Игорь Сид
Поймать острозубую песчаную акулу было мечтой научного сотрудника.
Из фотоархива Сергея Ребика
Первая в моей жизни научная командировка оказалась непредвиденной.
Решив продолжить династию натуралистов, к окончанию днепропетровского университета я устроился в лабораторию биоресурсов Индийского океана в керченском НИИ – инженером-ихтиологом, со скромным опытом черноморских рейсов. Но время было позднесоветское, и для участия в вожделенных океанических экспедициях все еще требовалась так называемая выездная виза. Проверка моряка на благонадежность впервые – не сбежит ли в иностранном порту? – занимала в среднем полгода. Но у меня студенческая биография, видимо, была особенно занимательная, и ожидание тянулось уже больше года. В предвкушении манны небесной я был обречен на труд, стыдно сказать, кабинетного ученого. В основном это была обработка материалов, собранных в тропиках коллегами.
И вдруг весной 1986 года Иван Иванович Серобаба, заведующий соседней лабораторией биоресурсов Черного моря, остановил меня в коридоре: «Слушай, у нас заболел сотрудник, оголился фронт на научном пункте в Абхазии. Закроешь нам амбразуру на май?»
Сказать, что я возликовал, значит ничего не сказать. Поездка дошкольником с родителями на Черноморское побережье Кавказа запомнилась как нечто сказочное. Поэтому субтропическая Апсны – «Страна души» – была столь же манящей terra Incognita, как какой-нибудь Сенегал или Мадагаскар.
* * *
Если твои детство и юность прошли в провинциальном городе, закрытом для иностранцев, рано или поздно тебя накрывает нестерпимая жажда увидеть воочию жизнь планеты, пронзить собой параллельные миры других стран и континентов. А если ты к тому же рискнул связать жизнь с литературой, путешествия понимаются уже как смертельная необходимость.
Однако избранный путь сужал выбор темы для будущей специализации. Южный НИИ морского рыбного хозяйства и океанографии (ЮгНИРО), куда я пробивался еще студентом, был институцией не академической, а прикладной. Заниматься предстояло чем-то – точнее, кем-то! – промысловым.
Писатель, изучающий поголовье трески? Монография о цикле размножения палтуса? Лучше сразу напороться на коралловый риф и затонуть.
Однако в суповом наборе возможных объектов исследования имелись и романтические имена. Меч-рыба? Это сильно: «Старик и море» Хэма и вообще... Уже своим научным названием, Xiphias gladius («меч» на греческом и на латыни), зверь напоминал о гладиаторах и битвах. Но меченос давно изучен вдоль и поперек. Свирепая барракуда – тоже. К тому же это, увы, псевдоним морской щуки.
Остаются акулы, великие и ужасные. Вкусное мясо, деликатесные плавники, перспективная в фармацевтическом плане печень: иными словами – высокая промысловая ценность. И при этом настоящие литературные герои в диапазоне от Каракулы Чуковского до «Челюстей» Бенчли. Да и число видов неизвестно – на сегодня более полутысячи, ученые регулярно открывают очередную неизвестную зубастую тварь. Называют в честь друг друга.
Стать первооткрывателем в наш век готовых справочников, вносить в них нежданные дополнения – что может быть круче! Я стал готовиться к карьере акуловеда, или, как выразилась моя сестра, акулиста. Наименее изученными были акулы глубоководные и карликовые, а главный институтский знаток систематики тропических рыб Сережа Усачев согласился быть моим наставником.
|
|
Акула-домовой в экспозиции Южного НИИ морского рыбного хозяйства и океанографии будила фантазию. Фото Елены Ивановой |
Но эпоха не предвещала динамизма событий. Перестройка еще не прозвучала даже как термин; долго ли еще ждать визы, было неясно. То есть акула-мако, рыба-молот, акула-лисица, акула-домовой, акулы тигровая, китовая, ковровая и все прочие, включая двоюродных скатов и химер, были в моей будущности под большим вопросом.
В моем распоряжении оставалась одинокая акулка, прописанная в отечественных морях. Катран, или колючая акула: крымские курортники любят ее мясо, в вяленом виде известное на рынке как осетровый балык. Правда, с размером товарищ подвел, редко дорастает до полутора метров. Зато имплицитно, как выражаются семиотики, присутствует в мировой классике. Шагреневой кожей в скорняцком деле зовется не в последнюю очередь катранья шкурка.
Науке случаи нападения катрана на человека неизвестны. Недавно, правда, в интернете мелькнула история о единственном за 500 лет случае укуса человека акулой в Крыму, якобы имевшем место в том же 1986 году. Анекдотическая деталь – не повезло студенту из Африки, купавшемуся в море нагишом, и потому травмированы (слегка) были конкретно гениталии – вызывает сомнения в реальности сюжета. Тем более что зубы у катрана мелкие, ротовой аппарат скорее не кусательный, а хватательный, рацион состоит из некрупной рыбы и беспозвоночных.
Не позор ли – изучать хищника, не способного справиться со взрослой особью моего вида?
* * *
В абхазской командировке мне предстояло жить в крошечном, из нескольких вагончиков, рыбацком поселке под Новым Афоном, ежедневно замеряя параметры рыб разных видов из улова бригады. Через годы эта поездка и связанные с ней диковинные знакомства приведут меня к теме будущей диссертации... Но внезапно возникло «но».
Беда заключалась в том, что замдиректора института имел неосторожность (а может быть, чувство юмора? – подумываю я теперь) провести со мной перед отправкой установочную беседу.
Поголовье камбалы-калкана, напомнил Губанов, неуклонно уменьшается. Разрешение на его вылов будет храниться лично у вас. Ни в коем случае не позволяйте рыбакам продавать пойманных калканов налево, это спровоцирует их на целевой вылов! Драгоценные экземпляры, попавшие в сеть, сдаются под расписку, по цене кильки, в рыбмаг.
Логично, если на какой-то рыбе нельзя заработать, за ней не будут охотиться специально. Однако, как выяснилось на месте, вылов калкана на Черноморском побережье с годами лишь рос, сложившись в мелкую, но устойчивую индустрию. Командированные сюда опытные научники не считали это особой проблемой: прибрежное рыболовство не так уж сильно влияет на ситуацию, куда разрушительнее траление (буксировка) промышленными судами.
* * *
Проблема была во мне. Экологист с младых ногтей, еще вчера студентом биофака я куда азартнее, нежели учебой, занимался борьбой с браконьерством. Всесоюзная студенческая дружина охраны природы имела экспансивную идеологию (слоган «Любите природу, вашу мать!» пошел от нас) и героическую историю, включая порой даже гибель студентов за дело спасения биосферы. Усмирить этот пафос очень трудно. Поставленную благородную задачу я воспринял всерьез.
В общем, с первого дня в Новом Афоне ваш автор, тип, в общем-то, вполне коммуникабельный и склонный к компромиссам, вошел в глухой клинч с рыбацкой артелью. А люди были колоритные, такой местный Вавилон: несколько абхазов и грузин, повариха-болгарка, один армянин, один русский, один украинец и два грека: древний дядя Анастасий и 40-летний добродушный Нестор, экс-чемпион республики по боксу, отмотавший срок за непредумышленное убийство хулигана – сына партийного бонзы. Испытывая огромную симпатию и интерес к этой пестрой и крайне витальной компании, я не мог поступиться принципами и лег рыкающим цербером на пути торговли исчезающим видом.
Ситуация пахла мордобоем. Из превентивных соображений по утрам перед завтраком я выходил на пляж и делал каратистскую разминку в стиле кекусинкай. Возможно, эти показательные выступления и остановили эскалацию конфликта. Но кроме метода кнута существует и широкое меню методов пряника. Уже через неделю бригадир предложил мне 100 рублей (без малого мой тогдашний месячный оклад) подъемных: «Покатайся, посмотри еще Мингрелию, Аджарию, Кахетию, Сванетию». Партизанское сердце не дрогнуло.
До сих пор временами жалею.
* * *
Когда я вернулся в Керчь, произошел странный случай. Посредственный теннисист, из худших в институте, я выиграл подряд 12 партий у нашего короля пинг-понга Саши Семика. Не имело значения, успешно ли послан мячик. Я гнал на противника такую энергетическую волну, что у него ракетка валилась из рук.
Больше фарт никогда не подкатывал, вскоре я снова играл кое-как. Флюиды противоборства, выработанные в условиях экстрима, за ненадобностью рассеялись. С тех пор я снова неизменно коммуникабелен и ценю здоровые компромиссы. Но зато мне открылся некий фундаментальный закон жизни.
Тайное знание могло пригодиться, ведь впереди меня ждали большие акулы.
