Алексей Богатуров Американо-европейские отношения переживают самую глубокую и необычную трансформацию со времен Второй мировой войны. Это не перепев "ленинской песни" о межимпериалистических противоречиях. Происходит в самом деле глубокая - и уже на "хладную голову" - переоценка перспективы трансатлантических отношений. Она не обязательно выльется в отчуждение между партнерами. Но она уже меняет некоторые важные траектории международного развития, еще год назад казавшиеся предопределенными на десятилетия вперед.
Вашингтон стал как никогда ранее безучастным к европейскому "коллективному я" и в его политико-экономическом (Евросоюз), и в военно-политическом (НАТО) измерениях. Формально считалось, что еще с Первой мировой войны внешнеполитические интересы США приобрели общемировой характер. Но фактически и после того американская политика была преимущественно "европейской" - Европа в основном и прежде всего занимала умы американцев. В ней сосредоточились торговые, финансово-экономические, политические и военные интересы США. Из Европы заимствовались образцы культуры, образованности, комфорта. Даже после Второй мировой войны значение Европы оставалось для Америки преобладающим, хотя и стало меньше. Это ее американцы собирались в первую очередь защищать и ради ее (и своей) безопасности создавали Североатлантический союз.
И вдруг Соединенные Штаты самым откровенным образом стали демонстрировать совершенно новое понимание глобального характера своей внешней политики. Европу встроили в один ряд с Ближним Востоком, Китаем и Россией - причем отвели в этом ряду не первое место.
Казалось, это дипломатическая игра. Но прошел почти год, и версия "игры" стала неубедительной. Вашингтон не просто делает вид, что его не интересует "вся Европа". Буш в самом деле поверил, что ему достаточно "одной Британии"!
События последнего года внезапно спровоцировали раздвоение "коллективного я" европейцев. На фоне устойчивой тенденции к экономическому взаимослиянию и взаимосращиванию стран Европы в рамках интеграционного союза наметилось их межгрупповое политическое расслоение. Оно имеет три измерения: британско-средиземноморское (Великобритания и государства Южной Европы), западноконтинентальное (франко-германо-бельгийское) и восточноконтинентальное (осмелевшие европейские "новобранцы" в лице Польши, Болгарии, Латвии и т.п.).
Расколом это не назовешь, но и на единство не похоже.
Европа, тридцать лет сетовавшая на "слишком тесные объятия" Вашингтона, вдруг из-за его внезапного равнодушия ощутила себя перед угрозой "выпадения из американской обоймы". США не советуются с Европой, а требуют лишь денег и контингентов. А воля Европы по-прежнему парализована. Она отвыкла от свободы и ответственности за нее, она ее боится. Но если отказать Вашингтону страшно, то, может быть, поддаться ему, как раньше?
Дело не в том, что Франция и Германия не хотят по-настоящему мириться с США. Фатальный "геопсихологический шок" состоит в том, что европейцы перестали ощущать себя нужными и важными союзниками США. Американцы сломали правила полувековой игры в "равное американо-европейское партнерство", имевшей для европейцев колоссальное психологическое значение. Маленькую и поделенную на множество стран Европу давно терзали "комплексы политической незначительности", и Соединенные Штаты больше пятидесяти лет, терпеливо притворяясь, утверждали прекраснодушный миф взаимозависимости: европейцы не могут обойтись без США, а Соединенные Штаты - пренебречь ими. Притягательность этой игры скрепляла трансатлантические узы прочнее, чем даже сплетенные экономические интересы. Теперь, после года непреодоленного отчуждения, поверить в этот миф снова будет очень трудно, если вообще возможно. Из американо-европейских отношений "вымылся" очень важный политико-психологический компонент.
Несмотря на этот внутренний надлом, а, может быть, благодаря ему, европейцы в страхе потеряться в меняющемся пространстве новой мировой геополитики стали тяготеть к взаимосближению еще сильнее. Это естественная реакция. Драматизм момента в том, что разлад в отношениях с США застал европейскую интеграцию в момент существенных изменений глобальной экономико-политической среды.
"Непочтительность" внешней политики республиканцев к Европе связана с личностью Буша лишь во вторую очередь. Прежде всего она отражает утвердившееся в Вашингтоне новое понимание экономических реалий. Европейский очаг перестал быть единственным интеграционным полем, уникально привлекательным для развития экономических связей. США создали НАФТА, и на ее основе строят панамериканскую зону свободной торговли. Одновременно в Тихоокеанской Азии при активном участии США формируется интеграционное поле на базе АТЭС. У США втрое больше альтернатив для развития систем преференциальных партнерств, чем у Европы. Вот отчего в перспективе относительное значение американо-европейских хозяйственных связей для США обречено уменьшаться.
Комплекс трансатлантического партнерства играет и будет играть в международных отношениях очень большую роль еще и потому, что в него очень медленно, но вовлекается Россия по линии параллельного сближения с Евросоюзом и Соединенными Штатами. Вместе с тем нельзя не замечать очевидное: Европа утрачивает для США стратегическую и экономическую уникальность, которой она обладала на протяжении нескольких веков. Международные тенденции свидетельствуют в пользу необратимости этого сдвига.
Дарья Гармоненко 