Андрей Хрипин 23.04., 25.04., 27.04. Опера "Руслан и Людмила". Премьера. Большой театр.
Загодя готовясь к 200-летию отца русской классической музыки Михаила Ивановича Глинки, которое грянет в 2004 году, Большой театр решил потрясти мир сенсационными открытиями неизвестных доселе глинкинских рукописей "Руслана", которые только что "найдены" российскими музыковедами во главе с вызывающим восхищение и споры Евгением Левашевым в Государственной библиотеке Берлина. Все это собираются не только издать, но и озвучить в новом юбилейном спектакле. Однако┘ в будущем, так как берлинскую партитуру предстоит еще изучать и вводить в обиход, а пока нам предложат полуконцертное исполнение в популярном на Западе стиле semi-staged (режиссер Виктор Крамер, художник Александр Орлов, свет - Глеб Фильштинский), где тоже продемонстрируют некие "археологические" находки, только менее сенсационные. Впрочем, сию запутанную историю надо излагать по порядку.
Главный дирижер Александр Ведерников-младший, знающий "Руслана" с пеленок (титульную партию успешно пел его отец), давно испытывал неудовлетворенность как дореволюционной партитурой оперы, так и советским академическим изданием. С легкой руки маэстро и Большой театр не в шутку увлекся музыкальным археологизмом и, приступая к постановке "Руслана", начал "копать" в разных направлениях.
До сих пор имела хождение версия сестры Глинки Людмилы Ивановны Шестаковой о том, будто оригинальная партитура "Руслана и Людмилы" сгорела в 1859 году. Скрыть правду ее побудили причины весьма деликатного свойства. Разорившись в 1861 году, Людмила Ивановна продала право на издание почти всех сочинений Глинки издателю Стелловскому за номинальную сумму. Но уже в 1866 году началось судебное дело, где истец Стелловский обвинял ответчицу в сокрытии от него партитуры "Руслана". А Шестакова и не могла владеть этой партитурой, поскольку композитор, успев дважды продать ее в России, тайно вывез рукопись в Германию. Дело тянулось до смерти Стелловского в 1875 году, о гибели партитуры еще не было сказано, а в судебном деле содержатся слова поверенного истицы о том, что полной авторской партитуры "Руслана" никогда не было и нет. В 1878 году партитура была издана с пометкой Шестаковой, что оригинал сгорел - именно с тех пор рукопись "Руслана" и считалась погибшей в пожаре петербургского Театра-Цирка.
Страдая полиартритом, Глинка не всегда мог писать самостоятельно и диктовал музыку своему крепостному секретарю и воспитаннику Якову Нетоеву, который встречал визитеров словами типа "А мы тут с барином каватину закончили┘". Обнаруженная в Берлине партитура "Руслана" - это рукопись, писанная рукой Якова и проверенная Глинкой. В чем-то она меняет сложившиеся взгляды на знакомую с детства оперу: по-другому указаны темпы, знаки форте и пиано, штрихи стаккато и легато. Выяснилось, что в оригинальном авторском виде партитура гораздо длиннее (до 6 часов чистой музыки) - например, рондо Фарлафа в современных изданиях укорочено на 70 тактов. Все это радикально меняет представление о музыкальной форме в целом и дает новые возможности для интерпретации.
Но штука в том, что сейчас для нас пока озвучат другое - более мелкое открытие. В библиотеке Большого театра "раскопали" прижизненную копию рукописной партитуры Глинки, до которой, по словам Ведерникова, человеческая рука не дотрагивалась как минимум 60 лет. А в Петербурге, в библиотеке на улице Росси, хранится официально признанная эталоном общеизвестная партитура. То, что мы услышим 23 апреля, будет основано на скрещивании этих двух текстов (но и этот труд будет записан на диски голландской фирмой "Пентатон"!). Берлинские же находки обещают использовать позднее, в полноценном спектакле.
Шумный пиар вокруг пока что скромной премьеры ставит во главу угла аутентичность предпринимаемой акции. Одно это уже стало причиной горячих споров. Аутентизм в понимании маэстро Ведерникова - это как реставрация иконы, когда счищают, возможно, более красивые наслоения времени, добираясь до самого архаичного. Заботясь об аутентизме исполнения, театр обзавелся антикварными инструментами глинкинской эпохи: натуральными духовыми инструментами (без хроматизма), старинной арфой и столообразным фортепиано, которое лучше имитирует гусли. И это, пожалуй, главный сюрприз. Противники обвиняют театр в "шаманстве для посвященных", иными словами, в том, что обычный слушатель не сможет различить и оценить всех этих сугубо профессионально-технических тонкостей. Центристы предпочитают не ввязываться не только в преждевременные, но и в искусственные по своей сути дискуссии об аутентизме до того, как это все прозвучит. Вообще с аутентизмом у нас до смешного доходит - ставший одиозным термин уже ухитряются применять даже к исполнению музыки Шостаковича!
Страсти накалены. Осталось ждать недолго. Скоро мы узнаем, смогут ли десяток экзотических инструментов и открытые купюры принципиально изменить наши представления о хорошо известном старом.
