Бемоль - слеза и боль

Елена Петрушанская. Музыкальный мир Иосифа Бродского. - СПб.: Изд-во журнала "Звезда", 2004, 352 с.

Впечатления от книги Петрушанской можно сравнить с впечатлениями самого Бродского, производимыми на него музыкой Гайдна: "Вы никогда не знаете, что произойдет дальше┘ Если ты музыкант-профессионал, исполнитель, то - возможно - ты все это знаешь наизусть и тебя ничего не удивляет. Но если ты просто обычный слушатель, то находишься в постоянном состоянии некоего изумления".

Точно так же для литературоведа и, кстати, музыканта-профессионала многие вещи в стихах Бродского, возможно, лежат на поверхности и не требуют объяснений┘ А возможно, как раз требуют: требуют доказательства того, что поэзия и музыка не противопоставленные друг другу виды искусства, а взаимосвязанные, взаимодополняющие.

"Музыкальный мир Иосифа Бродского" - результат долгого изучения его стихов. Чтобы понять поэта, надо понять то время, в которое он жил и творил, ту музыку, которую он слушал, ведь именно всепроникающая музыка, хочет того человек или нет, воздействует на его внутренний мир, является причиной рождения у поэта сумеречных ассоциаций-воспоминаний. Таков, например, ряд ассоциаций у Бродского: детство - дом - грампластинки с красной этикеткой, на которой изображена собака, послушно внимающая граммофону, - Карузо, которого Бродский в детстве чаще слушал именно из-за притягательной этикетки, - верный пес как метафора любви и преданности абстрактному Хозяину.

Интервью автора с Бродским (от 21 марта 1995 года; оно открывает книжку) приближает нас к его музыкально-поэтическому миру. В нем намечены основные тезисы, которые будут раскрыты далее: в главах, посвященных формированию музыкального вкуса поэта.

Все более углубляясь в своем исследовании, автор смысловым центром книги делает ту часть, которая посвящена музыкальному словарю Бродского. Как утверждает сама Петрушанская, именно изучение этого музыкального словаря стало одним из первых приближений к теме книги.

Метафоры, метонимы, аллегорические и макаронические выражения, окказионализмы, оксюмороны, предполагаемые анаграммы, по разным причинам употребленные поэтом музыкальные термины и упомянутые номинации - во всем этом заключен определенный смысл, который как раз и объясняется Петрушанской, доказывается контекстом времени, комментариями самого Бродского и даже его собственными рисунками.

Семантика слов у Бродского неотделима от фонетики (Бродский так это объяснял: "Фонетика это и есть семантика, звуковой эквивалент осязания"), этимологии и разных экстралингвистических факторов, например, визуального восприятия предмета, названного данным словом. Отсюда такие, казалось бы, непонятные сочетания, как "облигато мостов", "фальцет звезды", "проволока нот"┘ Однако, оказывается, все просто и одновременно гениально: например, нотный стан для Бродского - это и телеграфные провода, за которыми повисла луна, и колючая проволока┘ Бемоль - слеза и боль, диез - решетка┘

На этом Петрушанская не останавливается. Полифония смыслов достигается также и слиянием значений на грани языков. Так, ре-диез в поэзии Бродского - символ "Дня гнева", ада физического и духовного. Но почему именно ре-диез? Потому что Бродскому была известна средневековая секвенция "Dies Irae" (латинское название переводится как "День гнева", произносится как "диез ире"; инверсия - "ре-диез").

А вот объяснение строки "сиротство из нот, не берущих выше октавой". Что такое "не взять выше октавой"? Это - не вернуться в тонику, не закончить гамму логической восьмой нотой - нотой до (в случае самой "заурядной", по словам Бродского, гаммы до-мажор). И вот оно - Си-ротство (си - седьмая нота) из нот, которые не могут вернуться (куда бы вы думали?) До-мой! Если учесть, что для Бродского слово "дом" ассоциируется с детством, с умершими родителями, с определенными жизненными ценностями и принципами, то сразу понимаешь, какой именно смысл заключает в себе эта фраза. Точно так же, как "до" и "дом" сливаются у Бродского в один образ, "затухающее "ля" - это, по Петрушанской, "инфантильная замена личного местоимения первого лица", то есть "ля" - это "я" самого поэта┘