Наталия Григорьева
Путь к смирению. Кадр из фильма «Монах и бес»
Единственный отечественный фильм в основном конкурсе ММКФ-2016 – «Монах и бес» Николая Досталя, притча про уверовавшего черта по сценарию Юрия Арабова. Комедийно-абсурдистских сюжетов вроде этого на Московском кинофестивале немало – как в конкурсе, так и вне его. Но самая парадоксальная (читай – комедийно-абсурдная) история связана, пожалуй, с румынской «Сьераневадой» - была бы эта картина снята у нас, стала бы лучшим российским фильмом года.
Может ли черт стать человеком? На этот сакраментальный вопрос Николай Досталь отвечает (вполне в духе всего российского кино этого года) однозначным «да». Главный герой его «Монаха и беса» – послушник Иван (Тимофей Трибунцев), который однажды самовозгорается за грехи свои у дверей некой обители. Настоятель (Борис Каморзин), сжалившись над несчастным, дает ему кров, а тот, в свою очередь, начинает потихоньку творить чудеса – то колодец вычистит за час, то на плоту поплывет против течения, то государю-императору Николаю I (Никита Тарасов) подскажет чинить карету слюной. Чудеса, конечно, сомнительные, как и присказки и прибаутки из уст самого Ивана. И неспроста его благочестивость вызывает сомнения у настоятеля: на самом деле Иван одержим бесом Легионом (Георгий Фетисов), который много лет пытается его искусить, но в итоге сам попадает в эту ловушку.
Начинается фильм Досталя как абсурдистская комедия: тут и классические гэги с падениями, и вроде как шутливые диалоги, и в конце концов комики Трибунцев и Роман Мадянов (в эпизодической роли заезжего епископа). Но стоит героям покинуть святую обитель и отправиться в паломничество на Святую землю, как начинается очередной серьезный разговор на тему веры, а фильм впадает в кинематографическую ересь. Отсутствие иронического, а скорее даже самоиронического осмысления реальности из раза в раз играет злую шутку с российскими кинематографистами – даже в большей степени, чем отсутствие хороших диалогов и качественного визуального ряда. Выходит прямолинейная, плоская, разжеванная для зрителя до кашеобразного состояния история о том, «что крест животворящий делает». С богоспасительными разговорами, бесконечными словесными заигрываниями и прочими «легиошами» и обязательной проговоренной моралью в финале. Который режиссер к тому же, как по учебнику, закольцовывает с начальной сценой. И не абсурд, и не реализм, а черт знает что.
Хотя, как показывают нам румынские режиссеры, и за тем, и за другим далеко ходить не надо. Еще один каннский хит, оставшийся без призов, – «Сьераневада» Кристи Пуйю в большей степени, чем «Аттестат зрелости» Мунджиу, демонстрирует идеальный образец для подражания всему отечественному кинематографу. Большая семья собирается в квартире на поминки отца. Полтора десятка человек оказываются «запертыми» в пространстве типовой трешки с крошечной кухней на три экранных часа. Споры о кровавом коммунистическом режиме (имя Чаушеску здесь легко заменить на имя Сталин), американском заговоре и нынешнем кризисном состоянии Румынии перетекают в скандалы на почве ревности и супружеской измены. Постоянно хлопают двери, вместе с многочисленными сестрами, братьями в квартиру приходит то поп, то пьяная девушка. С шепота то и дело переходят на крик – и будят ребенка, чей плач обязательно сливается с плачем кого-то из взрослых. Главная же драма в том, что никому не удается поесть.
Камера, установленная большую часть времени в коридоре – как зрительский глаз, – снимает долгие планы, следуя за тем или иным членом семьи, отзываясь поворотом объектива на шум из соседней комнаты, выхватывая фоном очередной кухонный спор. Публику Пуйю превращает еще в одного родственника. Смех рождается от эффекта узнавания, который в России и вовсе получается стопроцентным. Благодаря культурной и исторической близости в каждом из героев есть немного от любого из нас или из тех, кого мы знаем. И каждый из них здесь нарисован хоть и быстрыми, но тонкими мазками, так, что хватает времени на отдельные портреты. Так из умения наблюдать за собой, а потом критически осмыслять увиденное, не приделывая героям хвосты, как в «Зоологии» Ивана Твердовского, не заставляя их таскать кресты, как в «Ученике» Кирилла Серебренникова, или летать, как в том же «Монахе и бесе», рождается истинная трагикомедия – жанр, идеально подходящий румынскому кино, идеально подошедший бы и российскому. Здесь так же пьют и ругаются матом, но не придают этому сакрального значения. Ругают власть не потому, что того требует новый реализм, а потому, что именно этим и занимаются люди на своих крошечных кухнях в типовых трешках. И тут же оказывается, что вовсе не обязательно звать оператора Михаила Кричмана, который точно прикроет идеальным видеорядом то, что шито белыми нитками, сооружать макет кита и ехать за тридевять земель в поисках натуры. Камера поместится даже в коридоре, воздух из форточки, в которую курят, ничем не хуже морского, а жизнь настолько абсурдна сама по себе (хоть в Румынии, хоть в России – нам ли не знать!), что сюжет о скандале с соседями по двору из-за парковки – не это ли настоящая история об одержимости бесами?
