Ирина Губская
В «Коньке-горбунке» есть и водевильные мотивы. Сцена из спектакля.
Фото с официального сайта Мариинского театра
Художник Максим Исаев заодно и автор либретто, а поскольку композитор Родион Щедрин постановку, можно сказать, благословил, то никаких авторских проблем, подобных истории с либретто «Золушки», не возникло.
Сценограф и хореограф хорошо скоординированы в отношении к предмету спектакля. Они ироничны, потому в спектакле абсолютно нет клюквенного привкуса. Хореография играет в постмодернизм: «то флейта слышится, то будто б фортепьяно», то мелькнет намек на Баланчина, то Манон, то ход из «Эсмеральды». Есть и самоцитирование: то «Лея», то «Золушка». Пантомима не отстает: царь предлагает Царь-девице корону – то ли Великий брамин в «Баядерке», то ли и вовсе Мехменэ бану в «Легенде о любви». А старик-отец ходит на полусогнутых развернутых ногах – точь-в-точь утрированная балетная походка. При этом хореография спектакля технически сложна. Но сложна не напоказ. Ивана назвали маленьким – так он и туры скрутит, обидевшись, и револьтады эдак легонько обозначит. Мамки не отстают, дружно вспархивая в не самых простых прыжках из классического арсенала.
На премьере первые аплодисменты достались третьему звонку, поскольку ожидался за пульт Валерий Гергиев. Но было чего ждать. На этот раз оркестр удивительно дружил и с танцем, и с музыкой. Второй спектакль – уже с Алексеем Репниковым (накануне в антракте открывшим в фойе фестиваль «Брасс-вечера в Мариинском») – прошел на той же волне.
Два состава главных героев показали разные спектакли. На премьере был брак почти по расчету. Виктория Терешкина – Царь-девица с тяжелым лицом и почти зловещим характером пластики. Партия сделана умело. Но это не технологичные «Этюды», потому в игровых моментах многое терялось: сложно, например, пожимать плечиками при и без того поднятых плечах. Михаил Лобухин тоже Иван-дурак весьма условно: этот персонаж очень даже знает, чего хочет. Потому второй акт, собственно история Царь-девицы и Ивана, получился более балетом, чем спектаклем.
Второй состав сыграл что-то вроде сказочно-русского варианта «Ромео и Джульетты». Озорная детскость добавила спектаклю изящного юмора. Алина Сомова танцует небезупречно, но обаятельна внешне и по актерским ужимкам. Она способна на задорный перепляс и даже в обморок падает забавно – ноги враз как веревочки. А потом та же нога красиво и легко взлетает вслед за взмахом рукой, раз за разом мягко фиксируя вертикаль. Иван Леонида Сарафанова – задорный мальчишка, но танец с «премьерским уклоном». И, переодевшись царевичем, этот Иван не становился новым правителем, а – суть не меняется – оставался тем же озорником. Правда, в финальном дуэте он заметно озадачился переноской партнерши, зато свою часть станцевал-сыграл с неподражаемым блеском и юмором.
Что касается Коньков, то в первом – бесшабашный и обаятельный есенинский жеребенок с распахнутыми глазами – Илья Петров (в буклете оказался Игорем), Григорий Попов во втором – более техничный, но и более деловитый.
Ратманский – хореограф со стилем. Потому у разных исполнителей на первый план в хореографии выходит разное. У Спальника Юрия Смекалова – игривость и пластика подколодной змеи и прототипы «из Якобсона» – от Подхалима до Присыпкина. У Ислома Баймурадова меньше вкрадчивости и заметнее пародии классических цитат, вплоть до выхода Жизели в па-де-де второго акта. Цари в среднем определили баланс игровой манеры: у Андрея Иванова царь-дурак пережимал комикование, у Романа Скрипкина недоигрывает крупного мазка. Что до стильности, тут вне конкуренции была Екатерина Кондаурова – породистая и нравная Кобылица и Морская царевна. У Ратманского важен характер исполнения движения. Цыгане втаптывали движения в землю, как в «Весне священной» Нижинского, и не менее истово изображали игру на скрипке, привычная резкость характерных исполнителей здесь диссонировала. Так же как резкий взмах ноги одной из мамок нарушал протяжность общего движения.
А финал поставлен как водевиль – выход для общего поклона с итоговой группой. Алексею Ратманскому удалась аналогия русской сказке – балет многослойный. У спектакля нет адресной аудитории, нет возрастного или образовательного ценза, в нем каждый зритель и каждый артист смогут найти свое.
Санкт-Петербург
