Грех да беда

Дьявольская страсть «по Толстому».
Фото РИА Новости

В Театре п/р О.Табакова, который можно назвать кузницей кадров молодой режиссуры, на этот раз на постановку впервые приглашен выпускник 2010 года РАТИ – ГИТИСа (мастерская Сергея Женовача) Михаил Станкевич. Он остановил свой выбор на повести Льва Толстого «Дьявол» – писатель числил это произведение в числе неоконченных, им даже написано два варианта финала.

Как и Сергей Женовач, его молодой последователь обратился к той русской классике, что не на поверхности, классике полного собрания сочинений, не избранного. Способ перевода с языка литературного на язык сцены избран тот же самый, что зачастую использует Сергей Васильевич: персонажи спектакля являются одновременно рассказчиками, комментируя скрытые переживания, авторские рассуждения о своем сценическом характере, малейшие нюансы психологии, оттенки эмоциональных состояний.

Есть в этой постановке еще и глубинная верность тому, как через великую литературу осуществлять духовный посыл, а через режиссерское высказывание осмыслять высокое предназначение театра.

Выбрав повесть Льва Толстого о молодом дворянине 26 лет, который кончает жизнь самоубийством из-за того, что не может подавить в себе, несмотря ни на какие приказы тайного сознания, борьбы с вожделением, инстинкта к крестьянке, режиссер обратился через текст классика к современному человеку, оказавшемуся свободным от каких-либо табу.

Помещика Евгения Ертенева играет Максим Матвеев. Никаких клише, чтобы изобразить дворянина, нет и в помине, важнее подчеркнуть молодость героя, оптимизм, с которым входит в жизнь полный энтузиазма человек, бросивший службу ради того, чтобы привести в порядок огромное имение. В спектакле Ертенев не столько сангвиник с открытым, честным лицом, с румянцем во всю щеку, как написано у Толстого, скорее красавчик, герой-любовник. Такой может впасть в любовную рефлексию, но быть рачительным хозяином, вести дела расстроенного хозяйства, уметь строить разговор с мужиками – в это, глядя на Ертенева, верится меньше. Актер убедительней как раз в том, как ведет свой беспощадный самоанализ. Вот-вот он готов признаться жене Лизе в том, какая тайна гложет его. Он измучен своей слабостью, ему нужно честное признание, чтобы освободить себя от изнурительного гнета внутреннего суда над самим собой. С юмором им играются сцены, в которых нужна бытовая наблюдательность. Все эпизоды спектакля, в которых появляется мать Лизы Варвара Алексеевна, в исполнении незаурядной актрисы Розы Хайруллиной, сыграны остроумно, блестяще. Глядя на нее, понимаешь, что она гостья в доме Ертеневых, но хочет быть хозяйкой, поэтому все время в своих действиях колеблется между желанием быть решительной и страхом осуществить свою волю. Как бы разговаривая сама с собой, она выставляет свои неудовольства и переживания быта на всеобщее обозрение, суетится, мелким шагом кружа по сцене и доходя до негодования, в самую кульминацию только машет рукой и дает обратный ход.

Вся эта часть жизни Евгения – все равно счастливая семейная жизнь. Драма входит в его судьбу со Степанидой (Екатерина Стеблина), той самой чувственной крестьянкой, с которой сначала молодой барин сошелся до женитьбы, а потом с удивлением для себя возжелал ее с новой силой и новой страстью. Увы, но страсть пока в спектакле не сыграна. Актриса играет недалекую, грубую натуру с босыми ногами. Нет в ней той животной силы, которая манит так, что ее красный платок или красную паневу барин безошибочно узнает в толпе. Нет тайного огня, соблазнительной, дьявольской манкости. Ведь не может выкинуть Евгений ее из своей головы, как голова ни приказывает. Из-за такой пулю в лоб не пустишь. Она не помеха Лизе Анненской (Ольга Красько), заметно проигрывает жене. И кажется, что не будь последняя беременной, то ничего бы и не случилось. Это усиливается еще и тем, что в спектакль вводится сцена совершенно лишняя, когда Евгений безуспешно домогается своей беременной жены. Стоит ли таким образом оправдывать героя?

Без необходимой подробности подводится к самоубийству герой: Ертенев уходит в комнату, раздается выстрел. Кажется что-то пропущенным, не хватает какой-то последней сильной мотивации, когда человек жить больше не может не только потому, что возжелал чужую жену при своей собственной, но понимает, что по-настоящему он любил Степаниду. Таково его последнее открытие, которое пока пропущено в спектакле.

Вместе с тем есть в этой постановке то, что Толстой называл чистотой нравственного чувства, есть принципиальная классичность, красота, вглядывание в человека, честная попытка постижения драмы, добросовестный труд создателей спектакля, что на сегодняшний день немало.