Владимир Урин: "Я за звезд, которые не разрушают спектакль"

Все решения по Большому театру принимаются только в кабинете директора. Фото РИА Новости

– Владимир Георгиевич, наверное, вы сделали все возможное, чтобы расставание с Василием Синайским было максимально цивилизованным. И, насколько возможно, предъявлены публике были очень спокойные, взвешенные, удовлетворяющие обе стороны формулировки. Но прошло немного времени, и Синайский начал подробно рассказывать, как его чуть ли не обижали и тому подобное. Сегодня вам есть что добавить к заявлению, которое вы сделали 2 декабря?

– Заявление какое было, такое и остается, мало того, я бы ни в коем случае не хотел комментировать высказывания Василия Серафимовича, поскольку это – его личное дело. Он имеет право на свою точку зрения. Имеет право ее публично высказывать – не вижу в этом ничего плохого. Это как раз нормально, если мы говорим, что у нас демократические отношения…

– Остается, пожалуй, один вопрос: почему вы так легко подписали заявление?

– Мы сидели, разговаривали... Он действительно говорил о том, что его не устраивало. А я в ответ говорил о том, что меня не устраивает как генерального директора. Это был рабочий, деловой разговор, но решение я уже принял в тот момент, когда получил заявление. Конечно, я пошел на разговор. Но как только я увидел человека, который абсолютно убежден в своей правоте – в том, что он может за две недели до премьеры уйти, я принял решение: как бы сейчас ни было сложно, придется с этим человеком расстаться, с ним дальше дело делать нельзя. Театр – коллективное дело, это даже не симфонический оркестр, где ты ушел, завтра позвали другого дирижера, и он сыграет концерт. В театре люди друг от друга зависят, в театре режиссер, дирижер, певцы, все цеха работают на одну-единственную идею, которая называется «спектакль». И в этой ситуации, поддаваясь каким-то обидам, пониманию, недопониманию, чему угодно еще, – так поступить человек команды не может. Я это понял и принял решение: заявление это я подпишу, прекрасно понимая все последствия.

– Сегодня в Большом худрук балета – не хореограф. А может ли быть музыкальный руководитель – не дирижер?

– Теоретически – да.

– А практически? Вы не скрываете, что ведете сейчас переговоры, вы не называете людей и правильно, наверное, делаете, но…

– Сразу могу сказать, что я веду переговоры только с дирижерами.

– Насколько вероятно, что имя нового музыкального руководителя мы узнаем до конца 2013 года?

– Вы не узнаете его до конца 2013 года. Я такого обещания не давал. Слухи я стараюсь не комментировать, но через пресс-службу, во всех своих общениях с журналистами я стараюсь давать максимально точные обещания, если есть такая возможность – говорить о сроках. Если все сложится нормально, то имя музыкального руководителя будет объявлено до 1 февраля 2014 года.

– История последнего времени не раз преподносила такие неприятные примеры, когда руководители Большого театра сменялись до истечения срока контракта, а узнавали об этом – из СМИ. Нет ли такого, что уважаемые и востребованные дирижеры – по этой самой причине – не хотят отказываться от всех своих контрактов? Ну, не уверены они в завтрашнем дне, приходя в Большой, и тылы хотят сохранить.

– Я прекрасно понимаю, что переговоры надо вести с теми, чей музыкальный авторитет в мире профессионально высок. А среди таких сегодня мы свободного человека не найдем. И человека, который откажется от этих ангажементов сразу, мы тоже не найдем. Если я как директор этого не понимаю, я сразу могу сказать, что никогда музыкального руководителя не найду. Либо объявлю о его назначении, в лучшем случае к 1 января 2016 года. Совершенно неожиданно мы оказались в непростой для театра ситуации. Когда я пришел в театр, не было никаких предпосылок ухода Василия Серафимовича. Ни с моей стороны, ни с чьей-либо еще не делалось никаких шагов для того, чтобы он ушел. Это его собственное желание, а дальше – его интерпретация ситуации, которая возникла вокруг него в Большом театре. Поэтому, с кем бы я ни разговаривал, я говорю о таком, можно назвать, переходном периоде, причем возможно достаточно длительном, который продлится не полгода, а, может, и год, и полтора. Я к этому готов, если говорить о людях, имеющих авторитет в музыкальном мире. О таком постепенном вхождении в должность я говорю со всеми. Но вы затронули еще одну тему – мне бы очень хотелось развеять слухи, которые циркулируют в последнее время по поводу того, что мы будто бы уже не продлеваем контракт с Сергеем Юрьевичем Филиным. Это не соответствует действительности. Наоборот – мы с ним обсуждаем серьезные планы на ближайшие три года, так что его контракт до апреля 2016 года, если ЧП никаких не будет, если не возникнет какого-то очень серьезного принципиального конфликта, никто прерывать не собирается.

– А с кем же вы сегодня советуетесь, обсуждая оперные премьеры?

– Достаточно большое количество специалистов в театре для этого есть. Это и Маквала Филимоновна Касрашвили, и Юрий Семенович Удалов – заведующий оперной труппой, и Дмитрий Юрьевич Вдовин – заместитель Маквалы Филимоновны и руководитель Молодежной программы, он достаточно активно участвует в жизни театра.

– Можно сказать, что эти люди заменили и выполняют отчасти функции, которые были возложены в свое время на Вадима Журавлева, потом – на Петра Поспелова, до недавнего времени – на Михаила Фихтенгольца?

– Нет. Принципиально изменена ситуация. Эти люди участвуют в обсуждении, но не в принятии решения. Решения принимаются в моем кабинете – это принципиальный вопрос. До недавнего времени они принимались вместе с Василием Серафимовичем, сейчас в течение какого-то короткого периода они будут приниматься без такого музыкального руководителя. Не только эти люди, которых я вам перечислил, есть и другие, кто участвует в обсуждении. Когда возникла ситуация с Василием Серафимовичем, этот синклит обсуждал вместе со мной возможные выходы из этого кризиса. Надо было думать не только о премьере Верди, но также и про «Царскую невесту» – следующую премьеру, и про гастроли оркестра в Германии и Швейцарии, затем гастроли оперной труппы в Вене, в Америке. Это большой объем работы, который был на Василии Серафимовиче, тем более что он в этом сезоне очень активно взял на себя репертуар театра. В обсуждении участвуют большое количество людей, которые дают свои предложения, прорабатывают вопросы, возвращаются, проработав вопросы, говорят, возможен этот вариант или невозможен. Если возможен, я вступаю в переговоры с людьми. Это – достаточно динамичная команда, кстати, она сегодня уже формируется, уже появились люди, которые, вместе с теми, кого я назвал, участвуют в выработке решений. Как только появится музыкальный руководитель, он будет аккумулировать этих людей, а не я.

– А вам нужны сильные люди рядом?

– Конечно.

– Все-таки когда вы возглавили театр Станиславского и Немировича Данченко, – так смотрится это со стороны, может быть, с моей стороны, – но все-таки Музыкальный театр ассоциировался с вашим именем…

– Я думаю, что это неправильно. Я себя, конечно, со стороны не оцениваю, но на самом деле это не так. Мы всегда командой все делали. Причем как командой моих заместителей, так и всех тех, кто работал. И с Дмитрием Александровичем Брянцевым, и с Александром Борисовичем Тителем, и с Вольфом Михайловичем Гореликом, который очень многое определял – не будучи главным дирижером, но как дирижер-постановщик многих принципиальных спектаклей, с молодым Феликсом Коробовым... Мы ругались, хлопали дверьми, по два-три дня не разговаривали, а потом собирались и находили компромиссы в принятии всех решений. Выработка репертуара – это вопрос, в котором можно вплоть до ссор дойти. Нет, это неправильное мнение.

– Считается, что театр – это место, где предательств вообще не бывает. Вот что тогда вы в театре считаете для себя неприемлемым, не прощаете?

– Вы не правы, в театре предательства бывают. Это предательство прежде всего того, о чем ты договорился с людьми. Для меня очень важно, когда я договариваюсь с кем-либо, так было с Сергеем Юрьевичем Филиным, когда он пришел в Театр Станиславского и Немировича Данченко, мы с ним встречались несколько раз. И договорились об элементарных вещах – как принимаются решения, как обсуждаются вопросы, какие этические нормы существуют во всех наших взаимоотношениях, вплоть до того – я часто привожу этот пример – сидим, обсуждаем, приняли решение; даже если кто-то не согласен с этим решением, все – его обсуждение в труппе и в коллективе невозможно. Дальше все начинают работать на это решение, потому что если вдруг я узнаю, что та команда, с которой мы договорились, делаем дело, а за спиной человек ходит и говорит, что он-то против, всё, это – развал театра. Вот это – предательство. Оставить спектакль – это предательство. Личные свои амбиции ставить выше дела – это предательство. Когда идет сложнейший период выпуска спектакля «Сон в летнюю ночь», а артистка предпочитает съездить спеть в Казань главную партию и не быть на важнейших репетициях, – да не нужна такая артистка, какая бы певица она ни была. Ей надо работать в другом театре.

– Про коллективный договор, который, судя по недавним свежим сообщениям, может быть принят в феврале следующего года. Не может так выйти, что в итоге договор-то примут, подпишут все, а решения по Большому театру все равно будут приниматься в других кабинетах?

– Вы имеете в виду высокие кабинеты власти? Не может. Скажу вам так: для меня это очень важный и принципиальный вопрос, я его неоднократно обсуждал и с министром культуры, когда мы говорили о самой возможности возглавить этот театр, и с руководителями государства, с которыми я встречался. И это было одним из важных моих принципиальных условий. Я работаю пятый месяц, и ни одного вмешательства ни в один вопрос работы театра на сегодняшний день не было.

– Кстати, когда вы встречались с Владимиром Владимировичем Путиным, была такая красивая картинка... И, судя по комментарию, который вышел в эфир, могло сложиться впечатление, что встреча была организована, чтобы объявить всей стране, что Анатолию Геннадьевичу Иксанову будет предложено новое место работы. Наверное, не только об этом вы говорили?

– Конечно, я рассказал о своих впечатлениях от первых месяцев пребывания на посту директора театра, и я сказал, что Анатолий Геннадьевич оставил хорошую административную команду, толковую, профессиональную. Я говорил это абсолютно искренне, поскольку считаю именно так. И, поверьте, реакция президента мне была не известна, я его позицию по этому вопросу не знал. Мы не договаривались перед встречей, что перед камерами он скажет это, а я – это. Все произошло случайно, спонтанно и заняло две-три минуты разговора, когда присутствовали средства массовой информации. Дальше разговор длился почти 45 минут, и мы очень много тем обсуждали. Я почувствовал живой интерес президента к делам Большого театра.

Мы же с Владимиром Владимировичем встречались однажды в Пензе, где я был в числе других театральных деятелей, поэтому навряд ли он меня запомнил. А тут он задавал короткие вопросы, и его, мне показалось, интересовала моя точка зрения, мое понимание сегодняшней ситуации в Большом театре, какие у меня мысли по поводу дальнейшей его жизни. Он спрашивал – я отвечал, так что скорее это был мой монолог, чем диалог.

– Время от времени возникают разговоры о том, что Большому театру все-таки следует быть театром русской оперы. Вы что по этому поводу думаете? Путин вас на эту тему тоже спрашивал?

– Нет, разговора на эту тему не было. Но я действительно считаю, что первый русский национальный музыкальный театр во главу угла, конечно, должен ставить русскую музыку и русскую оперу. В этом нет шовинизма. Совсем недавно я был в Государственной опере в Берлине. Разговаривали там с интендантом театра, он знакомил нас с репертуаром: на стене у него висит громадная доска с расписанием сезонов, 2013/2014, 2014/2015 и так до 2017-го, в последнем, правда, есть незаполненные графы – по командам, по дирижерам. И начинает он рассказ с Моцарта. В первую очередь – Моцарт, во вторую – Рихард Штраус, Вагнер, потом уже итальянцы и т.д. Ему даже в голову не придет сказать, что мы начинаем с «Царской невесты» Римского-Корсакова, потом «Хованщину» Мусоргского будем ставить… Ничего подобного. В Лондоне, в Английской опере – то же самое, на первом месте английская музыка, потом все остальное. Это нормальное понимание своей истории, своей музыкальной культуры. Вы вспомните историю Музыкального театра Станиславского и Немировича-Данченко... Согласитесь, меня трудно заподозрить в каком-то невероятном крене. Мы достаточно открыты были для мирового музыкального пространства, имен выдающихся режиссеров и хореографов, и музыкальной драматургии.

– Это правда.

– Я уверен, что то же самое надо делать в Большом. Надо быть предельно открытыми для мирового музыкального пространства, но при этом четко понимать, что есть приоритет – русская опера.

– Вы вспомнили про замечательный и уникальный опыт Театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, где работали и Ноймайер, и Иржи Килиан, и Начо Дуато, выдающиеся хореографы ставили свои балеты, параллельно проходили фестивали современного танца, со всего света привозили и показывали все самое лучшее… А в Большом театре все-таки традиционно был главный балетмейстер. А как будет теперь? Достаточно ли одного главного?

– Если вы хотите видеть театр, о котором мы сейчас говорили, то есть открытый миру, мне кажется, что такому театру нужен художественный руководитель балета. Он может быть хореографом, но по сути своей он должен быть художественным руководителем. Где те, кого он будет приглашать, составят картину современного танца, современного балета. Я глубоко убежден, что сегодня это важно. Если же говорить о главном балетмейстере, то это возможно, когда есть личность, такая как Юрий Николаевич Григорович. Он был – давайте называть вещи своими именами – единственным хореографом, который ставил спектакли, определявшие репертуар театра. Время было другое. Так было и с Дмитрием Александровичем Брянцевым, который в свое время ставил спектакли, которые определяли репертуар театра. Плюс – шла та классика, которая была создана в Музыкальном театре за многие годы. Я убежден, что сегодня Большой театр обладает уникальными творческими возможностями, я говорю о возможностях труппы. О которой, кстати, очень серьезно говорила строгая английская балетная критика к концу наших гастролей – в газетах писали, что, пожалуй, по индивидуальностям сегодня другой такой такой профессиональной труппы в мире нет. А мы из этого извлекли урок – не только что нас похвалили, что, конечно, приятно… Я скорее все-таки вижу развитие балета в этом направлении, и с Сергеем Юрьевичем Филиным у нас очень совпадают точки зрения, тем более что он не хореограф и не собирается ставить спектакли – он художественный руководитель балета, который определяет состояние труппы и перспективы развития репертуара и хореографии.

– Не могу вас не спросить: вокруг судебного процесса шли всякие разговоры, в частности по поводу того, сколько стоил выход. Я понимаю, что все это неприятно и не доказано, но вам самому было важно, что правда, что – нет?

– Когда такие разговоры возникают, я в первую очередь обращаюсь к тем, кто подобную информацию дает: если у вас есть хоть какие-то доказательства, что это существует в Большом театре, я прошу, переведите это в юридическую плоскость. Если такие факты есть, надо сделать это достоянием юридических отношений. Я обещаю, что сделаю все от меня зависящее, чтобы расследование прошло как можно объективнее, чтобы не вмешивались никакие силы, чтобы установить истину. Вы же понимаете, как часто люди манипулируют такими вещами в своей закулисной борьбе.

– Можно услышать: раньше в Большом была великая оперная труппа, а теперь поют гастролеры. Хотя нельзя не считаться и с сегодняшней глобализацией оперного искусства, когда в том числе и солисты Большого поют по всему миру. Так удобнее, это понятно. Ваше мнение по этому поводу?

– Только что я был на спектакле очень давнем, старом спектакле, поставленным Дзеффирелли, «Богема» в Государственной опере в Вене. Анджела Георгиу пела Мими, молодой очень талантливый тенор, как говорят, поливал со страшной силой, были очень крепкие профессиональные артисты вокруг… Не было одного – ни театра, ни ансамбля, ни спектакля Дзеффирелли. Когда люди приезжают два раза в год, споют свои два-три спектакля и уезжают, очень трудно сохранить настоящий театр. А все-таки должен быть театр, ансамбль. Я не оцениваю спектакль «Дон Карлос», но то, что там возник ансамбль, возникла команда, они исповедуют одни принципы существования, – абсолютно очевидно. Это вовсе не означает, что не может приехать звезда и войти в спектакль. Но войти, не разрушая спектакль. Если это так – я за звезд, а просто созвать знаменитостей, одеть их в костюмы, ну так давайте лучше тогда в концертном исполнении – понаслаждаемся голосами, оркестром. К театру это не имеет никакого отношения.

– Есть ли уже первые премьеры, решение о которых приняты вами?

– Нет. Если так произойдет, что до 1 февраля удастся решить вопрос с приглашением музыкального руководителя, вы понимаете прекрасно, что следующий сезон, даже если он готов, я должен обязательно обсудить с ним. Это будет в том числе и его сезон. Чуть-чуть подождите, и когда это произойдет, я с удовольствием поделюсь с вами планами.