Возможен ли майдан в России?

Фото Reuters

Пока московские власти договариваются с оппозицией относительно маршрута марша в поддержку фигурантов «болотного дела», российские социологические организации ВЦИОМ, ФОМ и Левада-Центр практически одновременно опубликовали данные опросов, посвященных протестным настроениям в стране. В своих выводах они едины. Протестная активность в России по сравнению с 2010–2011 годами снизилась. Желающих участвовать в акциях протеста с политическими требованиями стало вдвое меньше (9% против 17%, согласно данным Левада-Центра). Большинство не верит в новый всплеск активности. Недовольство властями рутинно, его доля, как сообщает ФОМ, не выходит за пределы 45%. 23% опрошенных ВЦИОМом считают, что митинги ничего не дают, еще 12% – что для митингов нет повода, еще 10% – что в стране царит стабильность.

Пожалуй, эта синхронная публикация опросов неслучайно совпадает с событиями на киевском майдане. Социологические организации – умышленно или нет – выполняют роль успокоительного средства и для общества, и для власти. Они как будто заверяют в том, что киевские картинки так и останутся киевскими, их перенос на улицы Москвы и других российских городов здесь и сейчас невозможен. Свой сигнал получает и оппозиция, некоторые лидеры которой уже заявили, что майдан – будущее России. Соцопросы сообщают им, что в ближайшее время рассчитывать на трансляцию киевского опыта бессмысленно, протестный срыв не найдет массовой поддержки, не будет понят обществом.

Уличная активность украинцев действительно заметно выше. Это может быть объяснено несколькими факторами. Политический раскол в украинском обществе более серьезен и масштабен, чем в России, и усугубляется территориальной спецификой. У власти в Украине нет возможности для проведения последовательной и затратной для бюджета левой политики. В Украине есть сильные оппозиционные партии, а уличный протест является нормой и в своих обычных, ненасильственных формах, как правило, не подавляется.

Более того, опыт уличной политики для украинцев, выходящих протестовать сейчас, может считаться позитивным. Майдан 2004 года позволил добиться осязаемых изменений: страна перешла на смешанную президентско-парламентскую систему, протестующие добились проведения повторного голосования во втором туре президентских выборов, к власти пришла оппозиция, а в дальнейшем она же утратила власть, проиграв по установленным в 2004–2005 годах правилам. Побочным эффектом успешного майдана стало то, что улица из разряда экстренной меры влияния на политику де-факто превратилась в действенный политический институт, функционирующий параллельно конкурирующим партиям, парламенту, президенту и судам.

Опыт Болотной в России по большому счету не стал опытом позитивной трансформации политической системы. Произошла либерализация партийного и избирательного законодательств, которую может частично обессмыслить переход на мажоритарную систему. Недовольные режимом консолидировались, но смены власти не случилось, правящая элита пришла в себя, закрутив гайки в законодательстве о митингах, что общество, по сути, проглотило. Было инициировано «болотное дело», а пассионарные левые активисты, способные стать проводниками радикального протеста, аналогичного майдану-2014, были подавлены.

Это не значит, однако, что майдан-2014, то есть протест, переходящий в насильственное противостояние, невозможен в сегодняшней России. Возможен. Просто в него едва ли способно перерасти «болотное» движение. Скорее его может породить тенденция, ярко обозначенная в Бирюлеве, Пугачеве и ранее на Манежной площади: проблема миграции и неурегулированные межэтнические отношения.