Нет никаких различий между ленинским и сталинским террором

Жажда террора и репрессий была присуща всем вождям большевизма. Фото Reuters

Публикация на сайте «Мемориала» списка работников НКВД времен «большого террора» 1935–1939 годов вызвала у меня смешанные чувства. Очень хорошо, что в новой посткрымской России, в которой появилось так много борцов с «очернительством советской истории», в которой активисты из «Союза коммунистической молодежи России» у входа в музей ГУЛАГа вывешивают чучело орденоносца Великой Отечественной войны Александра Солженицына с надписью «Предатель», сохранился «Мемориал».

Что есть общественная организация, которая своим существованием и названием напоминает о терроре советской эпохи, пытается довести до населения современной России правду о страданиях и муках миллионов невинных, приговоренных к смерти своей собственной властью. Сама традиция молебна со свечами у «Соловецкого камня», под окнами Лубянки, говорит о том, что наша душа со своим состраданием к мукам и болям жертв насилия еще жива.

Правда, скажу сразу о том, что послужило основным мотивом к написанию этого текста. Сам факт, что символом репрессий большевистской власти против своего народа стал камень из Соловков, свидетельствует о том, что все же сначала был чекистский террор, террор Ленина и его так называемой «ленинской гвардии», а уже потом то, что создатели «Мемориала» называют «большим террором». Одним из главных препятствий на пути декоммунизации как раз и является идущая от шестидесятников традиция отрывать террор Сталина от террора ленинцев и рассматривать его обособленно от общей трагедии русского ХХ века. И поэтому, на мой взгляд, идеологи «Мемориала» часто теряют общий исторический смысл и оставляют без внимания истоки большевистского террора в целом. До сих пор, несмотря на отчаянные попытки некоторых историков, к примеру Леонида Млечина, показать, что террористические страсти Сталина ничем не отличаются от «истребительных» страстей Ленина, что жажда террора была присуща всем вождям большевизма, включая Николая Бухарина, мы никак не можем соединить сталинскую эпоху с ленинской. Можем ли мы, положа руку на сердце, сказать, что чекистский террор времен революции – начала 20-х по своим садистским наклонностям существенно отличался от террора сталинского НКВД? Кстати, не забывайте, на первых порах активное участие в организации «большого террора» и его проведении в жизнь принимали как раз ветераны ЧК. И когда они полностью передали подрастающему поколению из НКВД свой опыт, их и истребили.

И здесь я уже о причине моих претензий к нынешним идеологам «Мемориала», к тому же члену его правления, автору проекта «Справочник о чекистах «большого террора» Яну Рачинскому. А почему бы вместо того, чтобы, как он говорит в своем интервью «МК» от 30 ноября 2016 года, переходить от рассказа о жертвах сталинских репрессий конца 30-х к рассказу о палачах НКВД этого периода, наконец не перейти к рассказу о жертвах предшествующих репрессий советской власти? Ведь нам прежде всего важно создать общую картину жертв большевистской власти. 

Кстати, мы до сих пор очень мало делаем для обнародования расстрельной деятельности ЧК после Гражданской войны, в начале 20-х. Речь идет о расстрелах так называемых реакционных буржуа и реакционных православных священников. Ведь только тогда, когда мы свяжем воедино все репрессии большевистской власти, которые закончились только после трагедии в Новочеркасске в 1962 году, мы будем в состоянии осознать природу и истоки этой страшной трагедии. У меня складывается впечатление, по крайней мере после последнего проекта Яна Рагинского, что сами идеологи «Мемориала» не очень погружены душой в эту страшную русскую трагедию ХХ века.

И я согласен с историком Сергеем Мироненко, что на самом деле фамилии работников НКВД времен «большого террора» ни о чем не говорят. И здесь ничего не произойдет, если вместо Иванова в этом списке будут Петровы и Сидоровы. И действительно, на мой взгляд, ничего не говорят ни об истоках, ни о подлинных виновниках русской трагедии ХХ века, речь идет о большевистском терроре, фамилии и имена тех шоферов «воронков», которые отвозили арестованных на очередной допрос. На мой взгляд, для истории даже не важно, был ли знаменитый палач Блохин исключением или, как он, многие стремились перевыполнить норму по расстрелу приговоренных к смерти. Кстати, немцы в 1941 году опубликовали архивы Смоленского НКВД, где были телефонограммы из Центра, обещающие повышение в должности и награды местному руководству, если они к такому-то сроку приговорят к смерти не указанное в приказе количество в 10 тыс. человек, а больше. И понятно, что если бы эти руководители Смоленского НКВД не выполнили указания Центра, то они бы сами оказались среди «антисоветских элементов». И, на мой взгляд, эту страшную трагедию террора в тоталитарном государстве не понимают авторы проекта «Чекисты времен «большого террора».

В конце концов в наше время, когда так много людей так быстро теряют способность мыслить, хотя бы противники Сталина должны осознавать, что развитие таких палаческих талантов, какие были у работника НКВД Блохина, возможны только тогда, когда существует запрос на подобные таланты, когда существует палаческая власть, как называл большевиков Николай Бердяев, существует система, создающая уникальный запрос на людей, способных от природы не только к доносительству на ближнего, но и способных его убить. Убить только потому, что власть сказала, что твоя жертва принадлежит к «врагам народа» или к «отжившим классам». Нельзя судить о вине и ответственности палачей, исполняющих работу по умерщвлению невинно осужденных, не учитывая, что все это происходит в особом государстве, которого никогда в истории не было, в государстве-тюрьме, государстве-ГУЛАГе.

Франция эпохи якобинства была куда свободнее, чем Россия времен Ленина и Сталина. Но никому никогда не приходило в голову в какой-то степени переносить вину Робеспьера и его Конвента на палачей, которые опускали гильотину на шею осужденных. Для средневекового мира палач – это такая же специальность, как мясник, башмачник. А наши попытки как-то сблизить и в какой-то мере отождествить апокалипсическую вину Сталина, вообще большевиков, с виной тех, кто приводил их приговоры в действие, на мой взгляд, несут в себе что-то противоестественное, аморальное. Все-таки не надо быть христианином, верующим человеком, чтобы понимать, что понятия «грех», «вина» неотделимы от права на выбор.

Или ты, или тебя

А трагедия состоит в том, что у всех этих людей, и самое страшное, даже у членов сталинского Политбюро, был только один выход: или следовать указаниям Сталина, или самим погибнуть. Нельзя же требовать от людей того, чтобы они, во имя сохранения чистоты своей души, сами сознательно шли на смерть. Геройство митрополита Филиппа, восставшего против опричнины Ивана Грозного, потому и геройство, что оно является уникальным поступком, примером для других. И у меня складывается ощущение, дай бог, чтобы я был не прав и кто-то меня в этом разубедил, что сама эта идея Яна Рачинского переходить от составления списка жертв сталинского «большого террора» к списку тех, кто его приводил в жизнь, идет от нежелания понять, что на самом деле нет никакого различия между ленинским и сталинским террором. Есть что-то в этом решении от шестидесятнической веры, что все, что связано с Лениным, окрашено «светлыми идеалами революции», а все, что связано со Сталиным, несет в себе отпечаток его ренегатства и больной души. Кстати, если уж говорить о репрессиях сталинского периода, то, наверное, нам нужен список жертв и его насильственной коллективизации, и его голодомора. Среди почти миллиона так называемых кулаков и их детей, отправленных зимой в неотапливаемых товарняках в Сибирь, в конце концов в живых осталось меньше половины. А детей погибло после болезни две трети. Если уж составлять список палачей сталинской эпохи, то к ним надо присовокупить и несчастных красноармейцев, которые по приказу расстреливали голодных крестьян, рвущихся в города. В моей родной Одессе, как рассказывала мне мама, красноармейцы, выставившие заслон голодным, идущим в город, на уровне Ближних мельниц, расстреляли сотни и сотни несчастных крестьян. Так это было. Поэтому, повторяю, концентрация внимания «Мемориала» только на жертвах репрессий, только на жертвах 1937–1938 годов, вольно или невольно мешает нам осознать масштаб трагедии, связанной с именем Сталина. А послевоенный голод на Украине, унесший сотни тысяч людей?!

«Эстетика» палачества

«Соловецкий камень» был специально доставлен и установлен на Лубянской площади обществом «Мемориал» из Соловецкого режимного лагеря особого назначения. Теперь день открытия памятника – 30 октября (1990 г.) – считается Днем памяти жертв политических репрессий. Фото Григория Тамбулова (НГ-фото)

Я убежден, что список работников ЧК времен Гражданской войны и начала 1920-х куда бы больше дал для понимания истоков русской трагедии ХХ века, чем список работников НКВД второй половины 1930-х. Вологодские крестьянские парни, любившие во время репрессий говорить, что их конвой «шутить не любит», пришедшие в НКВД по зову партии, в силу своего невежества и недообразованности ничего, абсолютно ничего не могут сказать нам сегодня о сути большевистского террора. Но фамилии и социальное происхождение палачей времен Гражданской войны, фамилии сотрудников ЧК времен Феликса Дзержинского, которые в отличие от парней из вологодского конвоя добровольно, по зову ума и сердца пришли к большевикам убивать врагов революции, могут очень многое рассказать об истоках русской драмы ХХ века. Ведь среди работников ЧК времен Дзержинского было много представителей дореволюционной российской интеллигенции, доучившихся и недоучившихся студентов престижных университетов. Кстати, среди них было, как я точно знаю, и много ницшеанцев. Эти люди приходили к большевикам, как честно признался в одном из своих интервью Пятаков, чтобы совершить невозможное, перейти различие между добром и злом. И садизм этих палачей, желавших совершить невозможное, отличался от примитивного садизма их последователей в НКВД. Они создали свою «эстетику» палачества. По этой причине они раздевали догола приговоренных к смерти, они стреляли в свои жертвы с близкого расстояния, смотря им в глаза, и т.д. Тут мы имеем дело с каким-то почти религиозным пристрастием к смерти, имеем дело с жаждой созерцания смерти. Яков Блюмкин со своим другом Сергеем Есениным уже в начале 20-х очень любили после ужина приходить в подвалы ЧК на Лубянке и через специальные отверстия в стене созерцать пытки над врагами революции.

Репрессии – во имя?

И самое важное. Когда мы осуждаем национал-социализм и его преступления, то отдаем себе отчет, что в основе всего лежала человеконенавистническая идеология расизма, настаивающая на преимуществе арийской расы и праве ее представителей уничтожать другие народы. Но почему-то, когда мы осуждаем сталинский или даже большевистский террор, мы не хотим отдавать себе отчет, что и в данном случае все вытекало из человеконенавистнической идеологии. Ведь именно марксистское учение об «отживших классах», марксистское учение о революции, которое учило истреблять представителей «отживших классов» точно такими методами, как якобинцы уничтожали представителей аристократии и даже мещанства, оправдывало террор большевиков. Правда о мотивах репрессий чекистов потому и важна, что они не скрывали свою приверженность к философии марксизма. Если Карл Маркс оправдывал «плебейский террор» как главное условие «сокращения мук рождения нового общества», то почему они, марксисты, не должны следовать его заветам? Якобинский террор привел к гибели чуть больше 4 тыс. человек. А большевистский террор, в основе которого лежало марксистское учение о «реакционных, отживших классах», привел уже к гибели миллионов людей.

На самом деле Иосиф Сталин со своим учением о «неизбежности обострения классовой борьбы по мере успехов социалистического строительства», которое было идеологией «большого террора», просто следовал заветам Ленина. Ленин уже после окончания Гражданской войны, кстати, в условиях существования Конституции РСФСР 1921 года, в начале 1922 года предлагал заместителю председателя ВЦИК И. Уншлихту «усилить быстроту и силу репрессий, ускорить внимание ЦК к этому» во имя укрепления позиций победившей революции. Для Ленина как подлинного марксиста было очевидно, что чем меньше после победы большевиков останется людей, отягощенных враждебными коммунизму взглядами, тем меньше условий для контрреволюции. Особую опасность для дела революции, считал Ленин, представляет реакционное «духовенство», которое в отличие от «обновленцев» не приняло душой советскую власть. И поэтому Владимир Ленин настаивал на необходимости использовать начатую по инициативе Льва Троцкого кампанию по изъятию церковных ценностей в качестве повода для физического истребления как можно большего количества представителей православного духовенства. В марте 1922 года, в разгар этой кампании по изъятию церковных ценностей, Ленин, как всегда, строго приказывает: «…изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства нам удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше».

Конечно масштабы сталинских репрессий 1930-х, начиная с насильственной коллективизации, несопоставимы с ленинскими репрессиями эпохи нэпа. По вине Сталина в целом погибли по меньшей мере 10 млн людей, включая тех, кто погиб от голода и болезней в ГУЛАГе. Но тем, кто у нас в России занимается историей советских репрессий против собственного народа, надо знать, что на самом деле у друга и соратника Владимира Ленина – Григория Зиновьева были такие же широкие планы по уничтожению антисоветских элементов, как и потом у Сталина. «Те 10 миллионов из 100, населяющих советскую Россию, – говорил в сентябре 1918 года Григорий Зиновьев, – с которыми нельзя говорить… надо уничтожить».

Вот почему, на мой взгляд, есть что-то мелкотравчатое в нынешних попытках «Мемориала» подменить свою главную задачу созданием списка работников НКВД второй половины 1930-х. Пора, наконец, сказать правду, что, кстати, я уже пытался сделать во время перестройки в цикле своих статей «Истоки сталинизма», опубликованных в журнале «Наука и жизнь» в конце 1988 – начале 1989 года, еще в условиях советской власти. Пора сказать, что за ленинским и сталинским террором стояло, по сути, человеконенавистническое учение о пролетарской революции, которая призывала физически уничтожать остатки реакционных классов во имя полной и окончательной победы социализма. Нет проблемы Сталина как отдельной проблемы, есть проблема марксистской идеологии и большевиков, которые ее воплощали в жизнь. По крайней мере очевидно, что на самом деле учение Карла Маркса о революционном терроре представляет для человечества такую же опасность, как учение Гитлера о превосходстве арийской расы. Это первое. Дальше очевидно, что если мы действительно хотим осудить преступления всей советской эпохи, то ни в коем случае нельзя отрывать преступления НКВД от преступлений ЧК времен Гражданской войны и особенно начала 1920-х. Как я пытался показать, Ленин, призывая уже в 1922 году, после Гражданской войны, истребить как можно большее количество представителей реакционной буржуазии и реакционного православного духовенства, тоже, как и Сталин, нарушал правовые основы вновь созданного государства. Хотя надо понимать, что сам тезис о руководящей роли коммунистической партии, который был во всех советских конституциях, содержал в своей основе отрицание какого-либо права. Ведь руководящая роль КПСС означала приоритет ценностей марксизма-ленинизма над правом, означала право применять насилие во имя достижения коммунистических целей. Поэтому, на мой взгляд, повторяю, если вы хотите судить Сталина, то судите и Ленина.

И последнее, что я хочу сказать в связи с инициативой «Мемориала». Конечно, никакого суда над Сталиным и Лениным, над советской властью у нас в ближайшее время не будет. На самом деле декоммунизация у нас в стране, по существу, так и не начиналась. Но пока есть возможность и никто этому не мешает, можно ведь под руководством «Мемориала» историкам, волонтерам создать список основных преступлений большевизма, приведших к гибели миллионов людей. Ведь еще совсем недавно Владимир Путин в своей речи на Бутовском полигоне говорил, что советская власть во имя пустых коммунистических идеалов уничтожила сотни тысяч, миллионы самых одаренных, талантливых людей. Конечно, как я уже сказал, сегодня нет в России политической силы, способной довести до конца начатую во время перестройки декоммунизацию страны. Патриотическая интеллигенция, верящая в особую историческую миссию России, никогда не согласится с тем, что на самом деле мы, русские, потеряли свой ХХ век. Для этих людей, которым сегодня в стране принадлежит идеологическая инициатива, признание преступного характера большевизма равносильно утрате смысла своего существования. В условиях нынешней углубляющейся русской бедности растет ностальгия о советской эпохе, когда все обладали равным скромным достатком. Поэтому многие люди воспринимают сегодня критику советской эпохи как посягательство на что-то святое. А как показывает история с последней инициативой «Мемориала», наша прозападная интеллигенция не в состоянии использовать свои ценности гуманизма и прав личности применительно к досталинской эпохе. И я, честно говоря, не знаю, что этому мешает. Отсюда и нынешний тупик. Никто на самом деле в России, за исключением нескольких интеллектуалов, не хочет принять в свою душу всю страшную правду о русском ХХ веке.