Ирина Семененко
Пионеры мультикультурализма – страны с автохтонными меньшинствами.
Фото Reuters
Иммиграционная политика и проблемы интеграции мигрантов и их потомков стали одним из ключевых направлений публичной политики и общественной дискуссии в принимающих трудовых мигрантов странах Европы. Общественный запрос к власти – наладить эффективный контроль над иммиграционными потоками, добиться прозрачности в оценках реального положения дел, имея в виду давление нелегальной иммиграции, в распределении ресурсов и в оценках реальной отдачи от социальных программ. Но накал страстей растет: очередной взрыв вызвало появление летом текущего года книги члена Совета директоров Бундесбанка Тило Саррацина «Самоликвидирующаяся Германия» и недавние едкие высказывания канцлера Ангелы Меркель в адрес «мульти-культи» (модели построения мультикультурного общества).
Границы толерантности
Поиски способов защиты прав человека и обеспечения равных возможностей для всех независимо от расовой, этнической, религиозной и гендерной принадлежности, которые шли в Европе на исходе минувшего столетия, привели к накоплению потенциала толерантности, до того представлявшегося неисчерпаемым. По этим показателям еще в 90-е годы лидировали Нидерланды, Дания и Швеция. Убийство праворадикального политика Пима Фортейна и режиссера Тео Ван Гога в Нидерландах и «карикатурный скандал», разразившийся в Дании в начале 2006 года, показали хрупкость достигнутого равновесия. Очередная волна ожесточенных споров поднялась вокруг голосования по вопросу о строительстве минаретов в Швейцарии. Политическое размежевание усугубляют законодательные инициативы, направленные на регулирование присутствия религиозных символов в общественных местах. Пионером стала Франция, где соответствующие меры были введены в государственных школах еще в 2004 году: ожесточенные споры и протест мусульманского сообщества вызвал запрет на ношение хиджаба. Летом 2010 года за запрет бурки (паранджи) и никаба (одежды, полностью закрывающей тело и лицо женщины) проголосовал французский парламент.
Практика запретов вызывает растущее чувство неудовлетворенности, и не только в мусульманской среде. Европа серьезно задумалась над вопросом о границах толерантности и о ее корреляции с правами человека, с обеспечением социальной защищенности и личной безопасности своих граждан. Известно, что демократические институты эффективно функционируют на основе общественного договора, закрепленного в Конституции, в нормах права, в институтах и неписаных правилах поведения граждан в публичной сфере. Важными элементами такого договора являются взаимное доверие и взаимные обязательства участников. В этом смысле, по мнению известного канадского ученого Чарльза Тейлора, «вторжение в общество новых членов, въезд иммигрантов, изменение гражданского состава населения являются вызовом демократии», на который нужно срочно искать ответ. Вопрос о том, как преодолеть гражданскую и социальную исключенность тех, кто ориентирован на иную культурную традицию, остро встал перед современным государством в условиях фрагментации социального и культурного опыта человека и «ослабления социального поля» (Ален Турен).
Действительно, гражданское и политическое участие тех, кто не отождествляет себя с европейской культурной традицией, сталкивается с серьезными ограничениями, укорененными и в субъективном восприятии «иных» со стороны принимающего сообщества, и в инерции самой традиции. Для одних мигрантов «кросскультурная» (то есть вбирающая элементы разных культурных традиций и «сплавляющая» их) идентичность становится сознательным выбором, формой адаптации к жизни в новой культурной среде. Но для других ценности западного сообщества остаются небезусловными, а нередко – и неприемлемыми, и они не только не намерены «растворяться» в западном мире, но всеми силами стремятся поддерживать собственную самобытность. Следствием культурного обособления оказывается социальная маргинализация.
Кризис мультикультурализма
В поисках модели, сочетающей демократические ценности, установки социального государства и потребности экономического развития стареющего западного общества, в развитых странах родилась доктрина мультикультурализма – одна из самых дискуссионных концепций современной политической мысли и публичной политики. В самом общем плане мультикультурализм можно рассматривать как политическую доктрину и как социальную практику, нацеленную на создание и поддержание общего для национального государства пространства политической, социальной и культурной коммуникации. Причем в условиях государства благосостояния эта ориентация оказалась в целом приемлемой для западной демократии моделью регулирования. Она опиралась на признание права меньшинств (не только этнических и религиозных, но и гендерных и иных) на поддержание собственной идентичности и на толерантность в публичной сфере.
Главными вызовами доктрине и практикам мультикультурализма стало ущемление интересов и прав индивида за счет утверждения права группы и сообщества на коллективную идентичность. Собственно, с этих позиций мультикультурная доктрина и не выдержала критики в последнее десятилетие. Подвижность идентификационных ориентиров индивида противоречит практикам государственного патронажа групповой идентичности. Выделение особых прав меньшинств консервирует их обособленный социальный статус в обществе, а в «охраняемых» этнических сообществах поддерживается питательная среда для религиозного фундаментализма. Одна из причин распространения радикальных настроений – в отсутствии у групп мусульман в Европе тех социальных опор, на которых строится повседневная жизнь в исламских государствах Востока. В принимающих странах такие опоры можно воссоздать только в обособленных, «закрытых» общинах.
Множественная идентичность, на которую ориентирует мультикультурализм, предполагает сочетание гражданской лояльности принимающему государству, общепринятых норм поведения и ценностных ориентиров западного общества с приверженностью традиционной культуре, в которой эти нормы трактуются иначе. Такое сочетание оказывается порой непосильным бременем для тех, кто выключен из системы социальных связей за пределами своей этнической группы и ищет простые решения моральных и житейских проблем, вызванных конфликтом ценностей. В результате мультикультурализм как идеология взаимодействия оказывается идеологией фрагментации и социальной исключенности и поддерживает настроения социального иждивенчества. А попытки консолидировать таким путем гражданскую нацию оборачиваются воспроизводством размытой социальной идентичности, слабо укорененной в политической и культурной традиции принимающего сообщества.
Европа: новая модель интеграции иммигрантов и их потомков
Публичная политика в развитых странах сосредотачивается сегодня на разработке эффективных практик включения носителей иных культурных традиций в жизнь принимающего сообщества и на их институциональном обеспечении. Так, во Франции в 2007 году создано Министерство по делам иммиграции, интеграции, национальной идентичности и солидарного развития. Серьезные коррективы вносятся в работу механизмов регулирования. Здесь магистральными направлениями становятся многоуровневая интеграция, передача полномочий органам местного самоуправления и поиски путей более широкого вовлечения его заинтересованных участников – не только государственных структур и СМИ, но и ассоциаций работодателей, профсоюзов и гражданских организаций (в том числе объединяющих самих мигрантов и тех, которые представляют интересы жителей квартала, района). Упор делается, в частности, на взаимодействие представляющих разные этнические группы и религиозные общины организации на уровне местных сообществ.
В рамках социального государства основные усилия направляются на экономическую, социальную и культурную адаптацию на индивидуальном уровне. Результатом начальной адаптации к жизни в принимающем сообществе должны стать функциональная интеграция, то есть овладение навыками, позволяющими обслуживать важнейшие жизненные потребности приезжих, и обеспечение их работой. Успех самих мультикультурных практик может измеряться уровнем структурной интеграции этнических меньшинств – степенью их вовлеченности в образовательные и культурные инициативы, преодоления дискриминации на рынке труда, обеспечения равных социальных гарантий. В ходе структурной интеграции открывается доступ к общественным ресурсам вне и помимо целевых социальных программ. Политико-правовая интеграция предполагает не только признание действующих правовых норм и выработку соответствующих форм социального поведения, но и вовлеченность в различные формы политического и гражданского участия. В частности, на уровне представительства неавтохтонных меньшинств в местных и центральных органах власти: так, в британский парламент на последних выборах избраны восемь депутатов-мусульман, в том числе три женщины. То же касается и различных форм самоорганизации интересов в рамках действующего в стране законодательства: такой формой в той же Великобритании стала, например, влиятельная общественная организация – Мусульманский парламент. Социокультурная интеграция ориентирует на индивидуальную включенность в систему социальных отношений и в культурное поле принимающего общества. Такой уровень включенности предполагает взаимодействие с местным сообществом, а по существу – активное участие в его повседневной жизни. Жизненно важной задачей становится целенаправленная поддержка институтов, придерживающихся так называемого европейского ислама. Это умеренные варианты религиозных и культурных практик, следование которым не вызывает конфликта религиозной и гражданской идентичности, а, напротив, усиливает этическую мотивацию гражданской лояльности.
Наиболее значимые результаты политика интеграции инокультурных сообществ принесла в странах традиционной миграции, особенно там, где она была успешно вписана в стратегии противодействия социальной дискриминации. Напротив, наименее успешно она проводилась там, где сохранялась ориентация на модель «этнической нации» – пусть не на уровне государственной политики, но в стереотипах массового сознания, или где в результате буквального внедрения мультикультурных установок быстрыми темпами шли процессы консолидации инокультурных сообществ на этноконфессиональной основе. При этом значительная часть потенциальных адресатов интеграционной политики – нелегальные мигранты, те, кто приехал по временным контрактам, и те, кто в силу традиции остается за бортом общественной жизни (в первую очередь женщины), – не попадали в поле регулирования.
Одинаковые проблемы, вставшие перед принимающими трудовых мигрантов государствами, стимулировали поиски общих подходов на уровне Евросоюза. Для оценки эффективности политик интеграции в странах ЕС применяется индекс интеграции. Он рассчитывается на основе более 100 показателей по шести направлениям, которые и определяют ключевые направления такой политики в странах – членах ЕС. Это доступ на рынок труда, воссоединение семей, регулирования долговременного пребывания, доступ к получению гражданства, возможности стимулирования политического участия, характер антидискриминационного законодательства. Из 28 стран, в которых проводились оценки (в 25 странах ЕС (исключены Болгария и Румыния), а также Норвегия, Канада и Швейцария), по состоянию на 2007 год. (последние доступные результаты) только у девяти соответствующие практики по общему результату были в целом благоприятными. Лучшие показатели продемонстрировала Швеция. В нижнем конце списка находились страны Восточного Средиземноморья (Кипр, Греция) и Центральной Европы (Австрия, Словакия), на последнем месте – Латвия.
Выбор приоритетов в проведении политики интеграции и модели регулирования остается за национальным государством, но в принимающих странах наметилась тенденция к сближению законодательства, регулирующего въезд мигрантов и механизмы их включения в национальный рынок труда. Все большую популярность приобретают практика квотирования притока квалифицированной рабочей силы и целевого стимулирования «желаемой миграции». Вводится экзамен по языку и основам истории страны пребывания. Разрабатываются программы предоставления жилья и социальных услуг, призванные не допустить обособления сообществ по этническим и конфессиональным признакам. Большинство европейских стран включает решение таких задач в комплексные социальные программы, ориентированные на расширение возможностей доступа на рынок труда. Поэтому целенаправленные усилия предпринимаются для вовлечения детей мигрантов в систему начального и среднего образования.
 Разные культуры не всегда гармонично совмещаются. Фото Reuters |
В ряду факторов, влияющих на уровень и качество регулирования, ключевым стало признание всеми европейскими странами своего фактического статуса стран трудовой иммиграции, а самих иммигрантов – ресурсом развития. Исторический характер национального строительства («политическая» vs «этническая» нация) до сих пор оказывает влияние на выбор приоритетов интеграции и на характер публичной дискуссии вокруг этой проблемы. Страны традиционной иммиграции последовательно воплощали мечту о формировании новой культурной идентичности в «плавильном котле» гражданской нации. Ассимиляция давно стала неполиткорректным подходом, но для старой Европы опыт колониального прошлого и постимперское сознание остаются значимыми факторами в выборе механизмов практической политики. Продолжают сказываться и наличие проблемы коренных народов, и уровень этнонациональной конфликтности в самом принимающем сообществе. Принятие модели религиозного и культурного разнообразия во многом зависит и от степени институционализации отношений между церковью и государством. Там, где государство, как во Франции, никак не взаимодействует с традиционной религией, оно не склонно признавать и особые права других религиозных общин. Там же, где, как в Великобритании, такое взаимодействие институционализировано и при этом не перегружено идейно-политическими дискуссиями, они могут получить признание и адресную помощь. Но при этом представителям общин предлагается взять значительную часть заботы и ответственности за своих членов на себя и получать соответствующую поддержку от местной власти.
В конечном счете интеграция как «движение навстречу друг другу» меняет и инокультурные, и принимающие сообщества. На это в идеале нацеливает и принятая на уровне Евросоюза концепция межкультурного диалога, смещающая акценты с модели мультикультурализма на практики взаимодействия разных культур и их носителей. При этом объектом пристального внимания политических сил и предметом правового регулирования становится повседневность как потенциальное (а все чаще – и реальное) пространство культурного конфликта. Но общей стратегии интеграции пока не найдено, и политический скандал вокруг переселения из Франции на историческую родину румынских цыган лишний раз показал, что страны ЕС далеки от достижения согласия в этом жизненно важном для их будущего развития вопросе.
Перспективы для России
Россия сталкивается сегодня с аналогичными рисками, и можно прогнозировать похожие сценарии роста давления на политическую повестку дня и на социальный климат в обществе комплекса проблем, связанных с отсутствием целеориентированной политики регулирования приема трудовых мигрантов и их социальной адаптации. При этом в обозримом будущем риски реализации такого сценария вряд ли могут быть компенсированы мощными вливаниями социального государства, принимая во внимание характер социальных проблем и нынешние приоритеты социальных расходов. В российской публичной политике и в общественной дискуссии эти проблемы не получили пока отражения, сколько-нибудь соразмерного их влиянию на российскую повседневность. Такое положение чревато предсказуемыми угрозами дальнейшего роста конфронтационного сознания и этнонофобий. Между тем наша страна давно стала второй по числу приема иммигрантов (после США); по данным ФМС РФ, от 3 до 5 млн приезжих работают в России нелегально. Исследования, проведенные в последние годы на материалах ряда российских регионов, выделяют группы «гастарбайтеров», объединенные по диаспоральному признаку и ориентированные на конкретные сектора экономики, группы предпринимателей-мигрантов и группы иностранных студентов. Знание русского языка в первой массовой группе заметно сокращается ввиду притока молодежи, выросшей уже на постсоветском пространстве, и из стран дальнего зарубежья, в первую очередь из Китая. Своеобразие российской ситуации придает и проблема внутренней этнической миграции, также самоорганизующейся по диаспоральному признаку. Одной из линий социокультурных размежеваний в российском обществе стало деление на «своих» и «чужих», «коренных» жителей и приезжих.
Инициативы по адаптации мигрантов зачастую сводятся к культурным мероприятиям и созданию школ с этнокультурным компонентом – вполне в духе мультикультурализма. Создание Управления содействия интеграции ФМС России осенью текущего года свидетельствует о признании наличия проблемы. Но первостепенная для российского общества задача осознания необходимости взаимодействия с теми, кто живет рядом и при этом не включен в повседневные социальные практики, может быть решена только на путях публичного обсуждения наболевших вопросов и вовлечения в диалог представителей диаспор и структур гражданского общества, самих граждан. Если мы живем бок о бок, стоит выстраивать и пространство общих интересов, искать пути объединения усилий в их защите. Продвижение на этом направлении может стать шагом на пути укрепления основ российской гражданской идентичности и достижения того общественного договора, который является условием поступательного развития нашего общества.
