Лев Пирогов Не знаю, что они там, наверху, творят с русским образованием. И так уже не осталось ничего русского: ни революции, ни космизма, ни даже литературы, - а они все творят, а тарасовская статья, в которой совершенно неверно понимаются задачи неотложной клерикализации средней школы, все лежит, и как бы к первому сентября надо выпускать, а неохота...
...думать и писать про образование, когда в носу столпились менингит и ангина, а за окном чуть брезжит полярный день, о!.. читатель, знаешь ли ты историю печальнее на свете, чем повесть об ушедшем лете, редиске и ВООБЩЕ ВСЕМ, знаменуемую неотвратимым, как смерть, и отвратительным, как мозоль утопленника, праздником Первое сентября?..
Дети, воя от ужаса, влачат в школы свои мерзко пахнущие "новенькой кожей" ранцы, у них потом обязательно будет сколиоз от этих ранцев и, о читатель, знаешь ли ты цветы печальнее всех этих: а) гладиолусов, б) пионов, в) астр и прочего, что они, надрываясь от ощущения мучительной непредсказуемости, смешанной с запахами краски и лака, влачат туда, в эти свои школы?
* * *
Александр Иванов говорит: хорошая, мол, была колонка про хлеб, см. "EL-НГ" # 28 от 14 августа, пиши, мол, теперь и дальше такие - про воду, вино и кровь, пусть это будет кулинарный цикл "Элементы", а я ему - вот хрен тебе, старый подлый коллаборационист, не издал в своем плохом издательстве мой чудесный роман!.. И написал - нечаянно получилось - исподлобье про холодец.
А все дело в том, что на рубеже лета и осени рождаются одни Девы; как правило, одни мужчины; я не знаю ни одной женщины-Девы, включая - увы!.. - и тебя, Читательница, зато мужчин знаю довольно много: а) Майкл Джексон; б) Саша Щипин, - и все они Девы, и все печальны, ведь Дева очень наблюдательна, а вы что хотели - попробуйте-ка родиться первого сентября!
Сергей Шаргунов говорит: когда, мол, будем продолжать нашу с тобой полемику, затеянную мною, Шаргуновым, в "EL-НГ" # 27 от 7 августа в ответ на твою, Пирогова, взвешенную статью в "EL-НГ" # 26 от 31 июля (это я тут тем, кто в отпуске "Экслибриса" не читает, краткое содержание пересказываю), а я ему - вот хрен тебе, молодая шпана, а сам-то, признаться, полемизировать страсть как люблю, а все дурак потому что...
Вот Шаргунов, имея в виду эстетическую несамодостаточность постинтеллектуализма пишет: "Не надо выдавать за памятник письменности бумажный клочок: "Чо купить: лук - 3 кило, майонез - пачка" и т.д.". А все дурак потому что!
Именно бумажный клочок "чо купить" (увенчанный именно майонезом - тут Шаргунову не откажешь в художническом чутье) был истинным героем нижеизложенной печальной истории про холодец.
Начиналась она с романа, который Александр Иванов, будучи издателем недальновидным и нехорошим, не напечатал в своем плохом издательстве. Главный герой там рассказывает читателю о переменах, происшедших в его душе после окончания предыдущей, очень интересной, главы:
от усиленного чтения книг - нет, он не поумнел, а вот как-то появился туман такой, нет, даже наверное мусорный водопад в душе замусоренной его тем что хранил
еще раз: в его не
в душе его
творилось неладное страшное что-то, все там шевелится, какие-то куски нехорошего, нет, не подумайте злого, а просто хаоса, ну не было же, скажем, системы, а если все в одну кучу, то наступает ренессанс, то есть хотел сказать, но забыл слово, а - эклектизм, нет, это уже стиль, а у него мешанина - слов знал теперь много, но применял их без всякой, как уже говорилось, системы, то есть не
доводил до сознания, а только ценил звучность и порождаемый ими образ и вот решил от полноты такой немного избавиться отчего и делал непрестанно
зарядку от пола отжимался аэрофлот стакан эротомания сыр тоска носки бунюэль бананы овес просо куры колесо солнце кисло за окошком луна повисла новый год какого больше дай бог не будет места, места не находил старушки и старички что на солнце сидели душевную боль вызывали только напрасно все обман его любил увлекать в скотские сети так верил в мечту а наверное нету и не бывает а бывает лишь некий компромисс только с действительностью но думал все равно мол буду верить в несбыточную надежду и пил вино и кофе пусть де сказать будет еще хуже раз не хорошо нету и не надо вот на старости лет и смыкаются крайности холодец ножки хвосты ушки яйца зелень ветчина огурцы кефир нарзан 4 бутылки майонез
и завалился спать
* * *
"Холодец ножки хвосты ушки яйца", понятно, были "клочком", попавшимся на глаза тоскливому скриптору в момент создания вышепроцитированного талантливого отрывка, вследствие чего они и были машинально занесены в тело текста, а Андрей Васильевич Колотилин со свойственными ему социопатией и цинизмом, дочитав тело текста до волнительного слова "майонез", допечатал: "и завалился спать", - из чего со всей гениальностью воспоследовало, что перед нами не клочок "чо купить для холодца по причине что Новый год", а что герой излечил душу обильным возъеданием всех этих аппетитных продуктов (скриптор и впрямь частенько так поступал, когда ему приходилось часто и подолгу страдать, вследствие чего и сделался необоримо толст, и об Андрее Васильевиче, кстати, нельзя не сказать того же). Да... Тут хотелось бы сказать моему оппоненту Шаргунову множество умных слов о том, что не будь клочка, не было б и скачка, да только не буду, а поведаю лучше вам, что там у них, у скриптора с холодцом, было дальше.
Сохранившись в теле романа на манер "украденного объекта", клочок с ножками повлек за собою воспоминанье о том, что осень - это, конечно, плохо, но будет и еще хуже, а потом будет хорошо, Новый год, а потом мы умрем, и даже читатель, в настоящий момент доверчиво ковыряющий пальцем в своем носу, о да, в этом нет никакого сомнения, даже он умрет!..
В стужу и вьюгу, мужественно наступая ботинками в гололед, отправился скриптор в студеный предпредновогодний день покупать на рынке вышеперечисленную еду. А холодец взялся варить сам, у знающих людей не спросил, вследствие чего и были добавлены (к холодцу) в момент наивысшего блаженства, достигнутого вследствие кулинарного вдохновения, когда все так и горит в руках, и свиные ножки отскоблены ножом и вымочены в холодной воде, и поднимается от них пар, и трепещет в кастрюле пласт лаврового листа, и канули уже в эту бурлящую, негодующую смесь черные дробинки душистого перца, и присоединились к ним зубчики чеснока (разумеется, мраморные), и пар, ретивый и душистый, как дым из печной трубы, вздымается прямо в форточку, к небесам, навстречу утренним лучам, под гром барабанный, крики, скрежет, и в этот самый момент скриптор холодца все-превсе на свете безнадежно изгадил, ибо был
о ужас
им добавлен туда, в эту смесь, к зубчикам
о ужас
к ножкам, лимон мерзкий и неживой, весь покрытый пупырышками, абсолютно весь, посланец неправедной нерусской земли, на ловлю счастья и чинов завезенный армянами или, что, конечно, гораздо хуже, грузинами в наши широты и там снискавший предназначение свое непростое именно в том
чтобы придать холодцу
о, изумительному моему бурлящему месиву
(но уже много позже, когда оно было наивно остужено и сделалось визуально съедобным)
ПРЕПРОТИВНЫЙ ВКУС ХИНЫ и мыльных пяток утопленника, то есть покойника, дескать, мылся человек в бане да и утоп - так бывает, если поскользнуться,
а он еще пьяный был
и утоп, поскользнулся, пьяный, ударился затылком об шайку и умер
отвезли его в гроб, где вы (то есть в морг) во время экскурсии, низко-низко наклонившись над пяткой и от этого удивленно ее лизнув
сами бы могли убедиться - ну чистый холодец
на вкус
только с лимоном.
