Петит

Школа на корабле

Бизерта - это портовый город на севере Туниса. Сюда в декабре 1920 года после окончания последних боев за Крым прибыли 33 корабля русской эскадры. Франция все-таки дала разрешение на стоянку военно-морским судам уже несуществующей державы. И именно здесь, в октябре 1924 года, на кораблях был спущен Андреевский флаг. Анастасии Манштейн-Ширинской, дочери командира миноносца "Жаркий", было тогда 12 лет. Анастасия Александровна помнит, как целовал землю Врангель перед отходом последнего корабля от Графской пристани, как ее отец, потомок знаменитого военного рода Манштейнов, спас с тонущей баржи икону Спасителя... С собой взял только иконы, старые фотографии и рукопись "Записок о России" генерала Христофора-Германа Манштейна - ценнейшие свидетельства эпохи времен Анны Иоанновны. Русские семьи жили в Бизерте ("африканской Венеции") на борту броненосца "Георгий Победоносец", а на палубе была открыта прогимназия.

Практически всю жизнь прожив в Тунисе, Анастасия Ширинская так и не приняла французского подданства. С наступлением новых времен, будучи уже далеко за восемьдесят, получила наконец российский паспорт. И написала мемуары. Причем не только об изгнании: поразительная память восстанавливает картины детства в имении под Харьковом и многое другое.

Виктор Леонидов

Любовь, политика и карты

ОДНОКАШНИК Пушкина по Царскосельскому лицею, Александр Горчаков учился не "понемногу", а на золотую медаль, и по окончании поступил на службу в канцелярию Министерства иностранных дел России, был в свите держателя тогдашней российской политики министра иностранных дел Нессельроде участником конгрессов "Священного союза" и написал тысячи депеш о ходе переговоров. Влюбился во вдову графиню Марию Александровну Мусину-Пушкину. Но дядя невесты, посол России в Австрии Дмитрий Татищев, оказался против брака - Горчаков отказался от наследства в пользу четырех своих сестер и был небогат. Интрига приобрела международный характер, когда нерасположение Татищева к Горчакову стал подогревать и Меттерних, различивший за отменной вежливостью молодого дипломата неуступчивость в национальных интересах. Жаль, что в свое время не нашлось Дюма для живописания всех этих перипетий! Несмотря на свое немалое честолюбие, Горчаков пожертвовал карьерой, вышел в отставку и все-таки женился на Мусиной-Пушкиной. А спустя почти 20 лет сам стал министром иностранных дел, одним из творцов нового европейского устройства. Бисмарк называл его своим учителем. В день пятидесятилетия дипломатической службы князь Горчаков был возведен в достоинство Государственного канцлера Российской империи. Книга Андреева дополнена текстами важнейших договоров и протоколов, заключенных с участием Горчакова, вплоть до Берлинского трактата 1878 года, когда (по другим источникам) ученик явно превзошел учителя - престарелый канцлер по ошибке показал секретные карты с пределами российских уступок. Карты нередко подводили русских в игре по-крупному.

Александр Люсый

Парижские тайны русской разведки

ИЗ ДВУХ блестящих русских военных разведчиков и дипломатов братьев Игнатьевых читателю хорошо известен лишь один - старший Алексей. Бывший военный атташе России во Франции, Игнатьев-старший оказал неоценимые услуги Красной Армии в годы Второй мировой войны, а ровно полвека назад опубликовал свои знаменитые мемуары "50 лет в строю".

К Игнатьеву-младшему судьба оказалась менее благосклонна. Он испытал все прелести эмиграции, отказавшись сотрудничать с поборниками Белой идеи и угодив под наблюдение французской контрразведки Сюртэ. Познавший блеск императорского двора, в качестве главы русской секции в Межсоюзническом разведбюро в Париже выполнявший личные деликатные поручения Николая II, граф Павел Игнатьев после войны жил во Франции в нищете и скончался в 1930 году при загадочных обстоятельствах. Через три года на основе сохранившихся его литературных набросков была издана книга воспоминаний. Сейчас впервые опубликован ее русский перевод с приложением уникальных документов из архивов французской военной разведки, рассказывающих о миссии братьев Игнатьевых.

Язык полковника Игнатьева, несмотря на специфику жанра военных мемуаров, отличается литературной культурой. Темп письма, лаконичность фраз, цельность сюжетов двадцати новелл, написанных от первого лица, но рассказывающих не столько о себе, сколько о боевых товарищах, агентах и помощниках, возводят эти мемуары к традициям русского офицерского рассказа, идущим еще от Лермонтова и Льва Толстого.

Владимир Малеванный

Не "Смирнофф", но Смирнов

В ПОСЛЕДНИЕ годы у отечественных исследователей пробудился большой интерес к истории торгово-промышленной и финансовой элиты старой России. Ныне "труды и дни" Морозовых, Гучковых, Алексеевых, Рябушинских, Третьяковых и Абрикосовых приходят на смену житиям пламенных революционеров. Фигура Петра Смирнова среди них - поистине знаковая.

Новая книга о водочном короле России написана популярным языком и не претендует на всесторонний охват темы. Однако от многих других (прежде всего смирноффских изданий) ее выгодно отличает взвешенность и объективность, а также насыщенность историческими свидетельствами и редкими иллюстрациями из государственных коллекций и семейных архивов.

История финансового и общественного возвышения в традиционно малопочтенном у нас винокуренном деле во многом типична для реформаторской эпохи Александра II. Введение в 1895 году государственной монополии не только подорвало дело Смирнова, но в короткое время свело в могилу его самого. Старшие наследники - сыновья - не имели отцовской предприимчивости и сметки, зато в полной мере обладали другими чертами русского купечества: их мотовство, женолюбие и склонность к эксцессам подарили сюжет игровому фильму 1915 года "Петра Смирнова сыновья (Брат на брата)". Впрочем, об этой фильме у авторов книги почему-то ни слова. Приход к власти большевиков и плановая экономика поставили жирный крест на смирновской водке. Большинство потомков, не помышлявших об эмиграции, сполна вкусили унижений, нищеты и ГУЛАГа, но некоторых судьба пощадила. Среди них близкий друг Шостаковича, знаменитый альтист Березовский и О.С. Смирнов, в юности знавший Шаляпина, друживший с Есениным и Мариенгофом, - впоследствии именно он стал летописцем смирновского рода и инициатором возрождения семейных традиций.

Рашит Янгиров

Причастный ко всему - то есть ни к чему

Книга физика и пушкиниста Владимира Фридкина представляет собой набор своеобразных беллетризованных историй о заграничных потомках Пушкина или опять-таки заграничных "просто интересных людях". Судьбы "просто интересных людей" иногда никоим образом не соприкасаются с поэтом, но автор все равно вставляет - иногда намек или аллюзию, а иногда даже дискурс "в Пушкина". В том смысле, что "все мы под Пушкиным ходим", и как бы ни был далек человек от русской литературы - гений все равно хоть раз в жизни заденет его своим крылом.

Натан Эйдельман назвал Фридкина не пушкинистом, а дантесоведом. Фридкин первым совершил "паломничество" на могилу Дантеса в Сульце и в одном из рассказов почти злорадно описал стертую "едкими годами" надпись на могильном памятнике. Основным же открытием фридкинского дантесоведения стали письма Дантеса к Луи Геккерну, из которых можно сделать вывод об их сексуальных отношениях. Однако эта переписка была опубликована в Италии, и Фридкин здесь не первый, но зато причастный - как и к пропавшему пушкинскому дневнику, и к отысканию пистолетов де Баранта, и многому другому. А причастный ко всему (тем более к нашему всему) - значит не причастный ни к чему.

Сами по себе истории, рассказанные Фридкиным, могли бы стать неплохой беллетристикой, когда б не Пушкин.

Ольга Рыкова