Татьяна Калужских Роберт Пейн. Ленин. Жизнь и смерть. - М.: Молодая гвардия, 2002, 665 с.
Лениниана у каждого поколения историков, писателей и обывателей своя. Теперь читатель получает возможность познакомиться с версией английского образца середины шестидесятых.
Английский писатель Роберт Пейн, излагая биографию Ленина, по-своему пытается встать по ту сторону pro et contra. Правда, недостижимая для гуманитария "объективность подхода" заменяется в его книге смесью иронии и восхищения.
Для автора история коммунизма - это история личности, его создавшей. Даже стиль книги явно испытал влияние своего главного героя. Автор не обрушивает на читателя множества фактов по русской экономической и политической истории, не режет российскую историю скальпелем теории патримониального характера русской государственности, излюбленной на Западе. Не отличается книга Пейна и глубоким проникновением в ленинскую харизму. Что ж, Роберт Пейн не Эдвард Карр, не Ричард Пайпс и не Роберт Такер. Он пишет историю великой личности, вооружившись скорее Ломброзо, чем Эриксоном или Хорни. В ломброзианском духе он отмечает неудовлетворенность жизнью, движущую творческого человека, неизбежное чувство пустоты и одиночества, умерщвляющий душу нигилизм, безверие, психопатические наклонности┘ Характер Ленина также колеблется между гениальностью и помешательством, как в его трудах безграничная свобода неумолимо завершается безграничным деспотизмом. Четверка по логике в ленинском аттестате кажется автору симптоматичной. Быть со школьной скамьи "не в ладах с логикой", да еще и не знать реальной жизни, отгородившись от нее внушительными стеллажами книг, непростительно для соотечественника Локка и Рассела. Ленин у Пейна - холерик с резкими переменами настроения, с переходами от яростного и запойного чтения и писательства к продолжительным периодам полного сибаритства. То он "смуглый здоровяк и хохотун", "бочонок", "толстячок", то "похудевший, измученный", "заметно облысел, по худому лицу пролегли морщины". Разгромив в пух и прах очередного претендента на власть в партии, он через неделю сам всеми оставлен, сломлен и подумывает пустить пулю в лоб. Если в нашем отечестве принято ставить Ленина во главе еврейского заговора, то Пейн загадку ленинского темперамента видит в соединении "холодной немецко-скандинавской крови и горячей крови чувашских предков". Автор видит Ленина не иначе как "командующим парадом на прусском плацу". Однако с историей "немецких денег", ныне широко известной, автор не знаком и мало уделяет место Ганецкому и Парвусу. Этот Ленин чересчур схематичен, хрестоматиен. Но это настоящий, а не карикатурный Ленин.
Ленин у Пейна - и палач, и жертва, и Молох, и телец. Выведение ленинских идей из русского народничества ткачевско-нечаевского образца объясняется, конечно, не только возросшим тогда интересом к русской революционной традиции. Чтение ленинских статей и книг, которыми, кстати, внушительно оснащена книга, дает много поводов для того, чтобы видеть в нем чудовищное соединение анархиста с диктатором. Разругав или, напротив, оценив смелость автора и достоинства книги, читатель волен дальше "отливать" или "лепить" своего личного Ленина.
