Николай Малинин Стоишь, бывало, в сортирчике дачном, смотришь, как солнце пробивается сквозь щели, как эффектно золотит то, что внизу,- рука так и тянется к фотоаппарату. Дело известное: как с майонезом "Кальве" можно съесть любую дрянь, так и любой экскремент превращается в конфетку под лучами нежного рассветного (или, наоборот, томного закатного) солнца. Но это - к слову.
За последние полтора года Музей архитектуры стал одним из главных художественных мест Москвы. Денег (как, впрочем, у большинства русских музеев) у него мало, зато есть энергичный директор - Давид Саркисян. Не будучи музейщиком, он лишен священного трепета по отношению к истории, зато не боится созидать всякие провокации. Что, в свою очередь, является определяющей стратегией всякого современного художника. Так - почти невольно - МУАР оказывается в самом лютом мейнстриме.
В мае, например, в один день открылись две выставки. Московское архитектурное общество отчитывалось о том, как оно творчески перерабатывает наследие своих кумиров, а в руинах дворового флигеля делилась своими отвязными мыслеобразами молодежь. Мастера культуры слонялись через двор, мучительно решая, с кем же они: с правыми (респектабельными, но скучноватыми) или с левыми (бедными, но прикольными).
Две новые персоналки в МУАРе тоже противостоят радикально. Один - мастер, другой - ломастер. Тут лакировка, там - деструкция. Конечно, с точки зрения нормального зрителя фотографии Бориса Томбака - это "красота", а гнутые картонки Валерия Кошлякова - "безобразие". Семь залов Томбака посетитель проходит медленно и благоговейно, а зайдя в зал Кошлякова, выходит через минуту. Порой даже не заплатив за билет: и так все ясно.
На самом деле, если с кем и ясно, так это с Томбаком. Никакой он не волшебник (как гласит название выставки), а просто ловкий иллюзионист. Сродни какому-нибудь Шилову, который любого чиновника рисует, будто императора. Томбак, собственно, и был придворным фотографом советских архитекторов, главной задачей которого было сделать их продукт как можно менее гнусным. Но если какашку еще можно превратить в произведение искусства (как умеет это, скажем, Крис Омальфи), то никакое волшебство не поможет из плохой архитектуры сделать хорошую. О чем свидетельствуют фотографии здания Академии наук или комплекса "Красные холмы".
Волшебство было у Игоря Пальмина. Он снимал модерн (стиль в общем-то сомнительный) так, что открывались его подлинные достоинства: красивая деталь, конструктивная новизна, игра света на фактуре стен. Томбак же снимает не свет, а солнце. Оно у него в каждой фотографии, и его так много, что в этом сиянии архитектура растворяется. Все сливается, Москва становится неотличима от Питера, Сергиев Посад - от Гороховца. А детали, естественно, теряются, "залипают". К четвертому залу смотреть уже невозможно. Все становится одинаково благолепным. Поэтому можно сказать, что выставка религиозна (все твари прекрасны под солнцем Божьим), а можно - что беспринципна. Кому как нравится.
Нет, конечно, Томбак - мастер. Он умело использует светофильтры, неожиданно экспонирует, ищет новые ракурсы, ловко подгоняет облака. Вытягивает карточку то вертикально, то горизонтально: приемы старые, но неизменно удачные. И какие-то новые эффекты возникают. Царицыно превращается в пейзажи Фридриха, университет становится похож на Крайслер-билдинг, высотка с Красных ворот - на песочный замок а-ля Гауди. Но по большому счету эти фото ничего не прибавляют к нашему знанию. Архитектура - застывшая музыка, красота - не прихоть полубога, дом - машина для жилья.
Еще и потому, что снимает он вещи бесспорные: церкви, усадьбы, сталинский ампир. А вот то, с чем "есть проблемы", - не берет: тот же модерн, конструктивизм, классику. Когда кончилась советская эпоха, томбаковская лакировка потеряла свой идеологический аспект: нравится тебе Посохин - снимай, пожалуйста. Тот же МУАР проводит выставку Посохина-старшего: на дворе всеобщее примирение, простим ему Дворец съездов, да и Калининский не так уж плох. Но все это, конечно, провокация. Ведь помимо морально-нравственных аспектов, есть категория вкуса. А тут КДС ну никак не канает.
