Вадим Рутковский Роман Поланский впервые взялся за биографический жанр, посвятив "Пианиста" жизни реального человека - варшавянина Владислава Шпильмана, скончавшегося в 2000 году. Однако картина Поланского не имеет ничего общего с классическими байопиками, которым ежегодно отдает дань Американская киноакадемия.
Мальчишке Роману, запертому в краковском гетто, пришлось пережить забавы немецких офицеров, приставлявших к его голове пистолетное дуло. Его мать сгинула в концлагере. В 69-м его беременную жену Шарон Тэйт растерзала банда Чарлза Мэнсона. До недавних пор Поланскому был недоступен въезд в США - из-за мутного обвинения в растлении малолетних.
Мир, по Поланскому, на короткой ноге скорее с дьяволом, чем с Богом. Тем не менее до "Пианиста" он с завидным постоянством снимал развлекательное кино, полное абсурдистского юмора. Жизнеописание Владека Шпильмана - первая (исключая, быть может, "Смерть и деву") "серьезная" лента Поланского. То, что она основана на фактах чужой биографии, не мешает проецировать судьбу героя на судьбу самого режиссера.
Недоброжелатели фильма ставят ему в вину драматургическую расхлябанность и вторичность, всуе поминая спилберговский "Список Шиндлера". Адептам традиционного кинематографа есть от чего прийти в недоумение. Поланский нарушает все правила игры. Там, где привычны патетика и драматизм, так складно ложащиеся на симфонические экзерсисы Джона Уильямса, Поланский демонстрирует неожиданную сдержанность. Используя чуть отстраненную манеру повествования и приглушенные цифровым изображением цвета, он добивается парадоксального результата: нацистские зверства воспроизводили десятки разнокалиберных режиссеров - от Эфраима Севелы до Робера Энрико, но ни у кого эти эпизоды не выглядели так запредельно жутко. Анекдот про то, как немцы разрешили доктору-поляку провести операцию, а после первого надреза расстреляли и его, и ассистентов, но больше всех повезло пациенту - под наркозом он ничего не почувствовал, соседствует с танцем истощенных калек на потеху веселящимся нацистам.
После чудесного спасения Шпильмана от отправки на "переработку" в Треблинке должно следовать развитие действия, заштампованное сознание требует конфликта и героического поведения. Но нет. Шпильман (в роли - американец Эдриен Броуди) не примет участия в восстании Варшавского гетто. Он не станет сражаться за свободу - он будет отсиживаться в крысиных углах, боясь произвести лишний шум и с ужасом наблюдая за пахнущими порохом и кровью вспышками большой Истории из окна. Поланский упрямо избегает любого пафоса: укрывший Шпильмана поляк дает ему телефонный номер "на экстренный случай". Таковым становится не облава гестапо: оголодавший Владек рыщет в буфете, разбивает тарелки и в ужасе бежит от раскрывшей его инкогнито соседки (NB: в агрессивную жирную мещанку превратилась Катаржина Фигура, некогда секс-символ восточноевропейского кино, звезда Юлиуша Махульского и Миклоша Янчо). Присущая всем фильмам Поланского клаустрофобия достигает апогея; даже вырвавшись из комнаты-клетки или попав за стену гетто, Шпильман обнаруживает только мертвечину - улицы, заваленные детскими трупами, и бесконечную анфиладу разрушенных зданий.
Поланский - сам вечный скиталец, изгой, справедливо не желающий помнить родства, сделал сильное кино об отдельном человеке, на которого войной идет весь огромный мир. Человек не хочет умирать - геройству он предпочитает укрытие. Кто бросит в него камень? Возможно, лишь те, кто упрекает Каннское жюри, отдавшее "Золотую пальмовую ветвь" Поланскому, а не "Человеку без прошлого" Аки Каурисмяки, чей полный самоцитат, тиражирующий прежние наработки фильм способен произвести впечатление только на неофитов, не знакомых с прежними работами финна.
