Марина Малыгина Это нынче от цвета воротят нос: отвлекает от "чистого" черно-белого смысла. В конце XIX века было не до этого. Каждый солдат хотел быть героем, каждая девушка - ждать своего принца. На берегу и с веслом. Романтика пришла с путешествиями, всем хотелось удостоверить быстро и наглядно, что "я тут был". Так в гостиных богатых заказчиков появились расписные ландшафты (Василий Утилин, "Москва"). Выписанный под лупу, даггеровский отпечаток становился элитарным. Сегодня нам мультимедиа всякие подавай, а тогда и простой коллаж чудом казался.
На выставке представлены и "шедевры" из дембельских альбомов. Служивые желали видеть себя на полях сражений, непременно на коне, со шпагой и в мундире. Масть коня, цвет мундира, название "поля сражения" предъявлялись мастеру фотолаборатории. Выходили комиксовидные "памятные" портреты (Иван Брезанов, "Рядовой Николай Гуськов"). Еще лубки, но уже "мультимедиа". С дворянами (среди заказчиков - Романовы, Толстые, Тютчевы) так не поэкспериментируешь - им благородную ретушь подавай. Художники буйствовали, занимаясь фотосинтетикой: "сей момент" плюс "память души" рождали прекрасных чудовищ (Николай Андреев, "Восход луны").
Впрочем, один взмах эйзенштейновского вопиюще красного флага - и чудо-раскраску отняли у народа. Цвет остался для героев, актеров, вождей. Разве мог Сталин стать "отцом народов", не будь этих по-домашнему румяных щек и тяжелых, с благородной проседью усов на "Официальном портрете" работы Ивана Шагина и Владимира Семенова? Яркий, красивый вождь - почти иконка. Сейчас все кажется наивным - и эти румяные щечки, и расписные мундиры.
Художники как дети: все рожки подрисовывали. Впрочем, каждый хочет любить: и вождь, и простой солдат.
Константин Ремчуков 