Панихида по русскому капитализму

Васса Татьяны Дорониной – русская бизнесвумен, сильная и стыдливая. Сцена из спектакля.
Фото Михаила Циммеринга (НГ-фото)

"Теперь такая мода: если богат, то и виноват", - говорит Прохор Железнов (Александр Самойлов) в новом спектакле горьковского МХАТа. Правда, публика, пришедшая "на Доронину", которая играет заглавную роль, многие такие "выпады" пропускает мимо ушей, но нельзя сказать, чтобы зрители остались совершенно равнодушны к социальному пафосу Горького. Пьеса ведь - о том, как "пропадала" Россия.

Диалог из середины: "Революция вспыхнула и прогорела, один дым остался┘" - "Это вы про Государственную Думу?" - "Да хоть бы и про нее".

А начинается спектакль сценой, в которой Васса оговаривает условия, необходимые для выживания среднего и мелкого капитала, повторяя, а вернее, предвосхищая лозунги, с которыми, увы бессчастно, вышли на недавние выборы "Союз правых сил" и "Яблоко". От МХАТа имени Максима Горького меньше всего ждали такого гимна.

Но гимна капитализму из "Вассы Железновой" не изготовишь. Начав за здравие (с большой натяжкой), кончают за упокой (это уж - как есть); перефразируя Шекспира, пирог, приготовленный к свадьбе, поспел на поминальный стол.

Постановщик Борис Щедрин остановился на втором, "советском", "неудачном" варианте пьесы Горького. Легендарный спектакль Васильева так и назывался "Первый вариант "Вассы Железновой". Но другой знаменитый спектакль, в Малом театре, с Пашенной в заглавной роли, был поставлен по второму варианту пьесы.

Стало уже общим местом говорить и писать, что первый написан ницшеанцем, второй вариант - писателем, который и новую свою "Вассу", и все другие свои сочинения клал, как кирпичики, в основание новой советской литературы. В первой редакции речь - об обреченности крови, во второй - об обреченности класса и самого строя, который на ходу, "в росте" лишается опоры, лучших своих представителей.

Но разве Горький не сочувствует Вассе, не жалеет, не понимает ее? По игре Дорониной так не скажешь.

"Богатырь ты, Васса", - говорят ей и о ней, но, говоря так, ошибаются, так как в финале Васса умирает. Умирает от нездоровья, и ее нездоровье - это нездоровье всего русского капитализма, оказавшегося, на беду, таким нестойким, так легко уязвимым (тут кстати вспомнить про тонкие пальцы Лопахина из пьесы старшего товарища Горького по драматургическому цеху).

"Васса" во МХАТе - о том, как русскому капитализму недостало здоровья. Не дождавшись социальных потрясений, которые готовили за границей революционные интеллигенты вроде Рашель (во МХАТе имени Горького ее играет красавица Лидия Матасова), он сам себя изводит, сводит на нет.

Васса не против революции. Ей до революции дела нет, революцию она делом не считает и потому в революцию не верит. И печется о наследнике миллионного дела. Вот его - дело свое, "заводы и пароходы", - она любит. Россию любит, но без сантиментов и не напоказ. И "дореволюционный быт" не идеализирует, помнит про мужа, что "пил и бил много".

Завязка, кульминация и развязка русского капитализма укладываются в пределах жизни одного поколения. В них самих - одновременно и взлет, и падение. В них, самых первых, - странное дело - нет страсти стяжания. Ей нет счастья от денег и владения. Когда все состояние муж проиграл в карты, рассказывает Васса, она не расстроена была, напротив, - счастлива от того, что разом разрешилась ото всех забот. Но муж отыгрался. Подобной радости невозможно представить в американском капиталисте, да и ни в каком ином.

Щедрин трактует пьесу и саму роль Вассы как историю стремительного изживания своего социального положения и предназначения, судьбы, историю обреченности дома Железновых, и в первую очередь ее самой, обреченности, пришедшей не извне, а изнутри. Одни, подобно миллионщикам-меценатам Художественного театра, уходили из жизни по собственной воле, другие - безвременно, и потому - тоже противоестественно, как Васса.

Дьявольски, не по-женски, а по-мужски, то есть практически, умная (оттого и имя у нее - полумужское, и в доме ее зовут Васей), Васса все понимает, и оттого сильнее ее страдание.

В "Вассе" ощутимы черты трагедии - трагедии социальной обреченности; смерть героини предопределена. Отсюда - надрывные интонации, мелодраматизм в игре. В игре Дорониной заметный менее всего, но ярко выраженный в женском ее окружении. Почти все слова, почти все эмоции играются во МХАТе имени Горького на пределе, до которого в жизни обыкновенно надо пройти некороткий эмоциональный путь. Сама она - вероятно, это следует поставить в заслугу постановщику - в этой роли свободна от мелодраматического надрыва, сосредоточенна, даже самые сильные переживания героини она старается снять юмором, которого немало в этой трудной и тяжелой истории.

Татьяна Доронина играет не просто человеческую женщину, как называет ее дочь Людмила (Оксана Соломяная), она - социальная героиня с тем, что можно назвать "русским прошлым". Бизнесвумен, одетая по моде и обустроившая свое жилище по моде своего времени, она не перестала быть многожильной русской бабой, совестливой и стыдливой. Она стыдится мужа (Юрий Горобец), за которого вышла когда-то по безумной любви, стыдится того, что на каждом шагу надо давать взятки, что в доме ее скопилось слишком много "скелетов", которые того гляди вывалятся из резных арнувошных шкапов.

В разговоре со следователем страдание, мука пробиваются поверх воли, против нее: "Как это называется у вас?" - "Что "это"?" - "Баловство это┘ с детями┘". О чем в эту минуту страдает - о чужих детях? О своих? О деле, которому будет убыток?

Одно перечисление тем заставит задуматься: а так ли неудачна вторая редакция пьесы, если позволяет говорить так о многом и если эта редакция так болезненно точно отзывается на то, что происходит сегодня? Может быть, она, напротив, даже слишком хороша?