Владимир Дудин
Музыка – в каждом слове спектаклей Петра Фоменко. Сцена из «Волков и овец».
Фото Ларисы Герасимук
Пять из восьми гастрольных спектаклей, выбранных для сцены Большого драматического театра (остальные три были показаны в Малом драматическом театре), прошли при аншлагах, едва вместивших всех желающих.
Большие спектакли «Мастерской» неспроста были выбраны для петербургского Большого драматического. И «Волки и овцы», и «Три сестры» составляли когда-то золотой фонд старого БДТ, находящегося сегодня в очередном поиске новых названий и форм. Поэтому спектакли Петра Наумовича Фоменко на знаменитой сцене читались как своего рода театральные манифесты чистоты и ясности жанра, принявшего разумную дозу эксперимента.
Публика слушала чистоту классического русского языка, местами буквально выпеваемого актерами текста. Даром что в партитурах Петра Фоменко комедия видит свое отражение в трагедии, а смех и слезы являются прямым подобием мажора и минора в музыке, не представляющих друг без друга своего существования. При сегодняшней деградации языка и девальвации смыслов эти партитуры из слов и звуков беззащитной русской литературы оказывались фантастическим сопротивлением напирающей энтропии.
Не требует особых доказательств важность использования музыки в драматическом театре. Но, как известно, музыка бывает разная, например, фоновая и незаметная и, как следствие, не особо нужная. У Петра Фоменко ничего лишнего и ненужного не бывает. Большинство спектаклей он откровенно строит по принципу музыкальной формы – с авторскими лейтмотивами, замедлениями и ускорениями темпов, с форте и пиано, с неизбежной кульминацией и кодой. Своими спектаклями он убеждает, что в начале была музыка. И это не только музыка фонограмм, хотя в ней, как правило, – вся суть и соль спектакля. Ей можно не придавать значения, потому как она самоценна и красива, но в то же время музыка у Фоменко – для знатоков, как, скажем, есть вино или духи для знатоков. При угадывании ее угадывается самый сокровенный смысл происходящего. В «Семейном счастье» на музыке «Утешения» Листа и галопа Штрауса строятся воспоминания Сергея и Маши. Музыка их связывает «сонатой а-моль». А Катерина Карловна устами Галины Тюниной напевает не самую радостную, даже чуть жутковатую «Колыбельную» Чайковского, как неприметный, обреченно фатальный напевчик. «Счастье» и заканчивается отнюдь не счастливо, трагикомично, с давящейся от слез Машей Полины Кутеповой.
То же и в «Трех сестрах», одном из кристально ясных прочтений этой запутанной чеховской пьесы. Героиня Мадлен Джабраиловой – Наталья Ивановна, которая в этот раз как никогда прежде напомнила (даже больше, чем просто напомнила) Наталью Гундареву, мурлычет постоянно одно и то же бессловесное, в чем слышится французская песенка начала ХХ века «Девы, спешите счастье найти» Векерлена. «Тремя сестрами» гастроли открывались. Тогда же открылись и некоторые механизмы музыкального Театра Петра Фоменко. «Египетские ночи» могли стать исключением, но и на них вдруг забылось обо всем и захлестнула атмосфера капустников и фонтанирующего творчества. Особенно когда все посетители салона княгини Д. (Наталия Курдюбова) почище иных оперных солистов поют переложенную на голоса увертюру к опере «Танкред» Россини.
Дело не только в наличии музыкального слуха и владении музыкальными инструментами: их голоса сами инструменты, из которых искусно ткет свои авторские партитуры Петр Наумович Фоменко. Вот кто должен ставить в столичных театрах оперы.
Санкт-Петербург
Дарья Гармоненко 