Екатерина Барабаш Зрители Московского кинофестиваля увидели новый фильм Павла Лунгина «Ветка сирени». Картина была показана в разделе «Гала-премьеры».
Что делают люди, когда у них появляются деньги? Наверное, смотря какие люди и смотря какие деньги. Владимир Дунаев, например, решил снимать кино по собственному сценарию. Кто-то нашептал ему, что он знает, как это делать. (Только не спрашивайте, кто такой Дунаев. Просто это человек, у которого есть деньги.) Выступив автором сценария и продюсером, на роль режиссера пригласили Павла Лунгина. Роль у Лунгина, похоже, оказалась не главной. Впрочем, за Лунгина обидно меньше, чем за действительно главного героя картины «Ветка сирени» – Сергея Рахманинова.
Рассказ о жизни композитора и пианиста предъявил нашему взору унылого, не очень умного фигляра, в котором от Рахманинова только внушительный нос и звучащая музыка. Евгений Цыганов, на котором остановил свой поздний мучительный выбор режиссер, – определенно душка. Он обаятелен и сексапилен, даже, наверное, не в меру. Однако мучения великого композитора, источенного творческим бесплодием, для молодого актера – непосильная ноша. Он сразу становится похож на мальчика из самодеятельного спектакля, поставленного восьмым «Б» под руководством школьного учителя пения. Хмурит брови, дергает ртом, суетится и под бдительным оком постановщика совершает нелепые поступки. Жена у него, правда, ангел (Виктория Толстоганова), о чем свидетельствуют ее все время распахнутые глаза, полузастывшая улыбка и тоненький голосок. Даже прекрасные актеры – Лия Ахеджакова, Алексей Петренко – играют здесь словно эпитафии самим себе. Таких Петренко и Ахеждакову мы видели тысячи раз, и собственные шаржи уместны больше на каком-нибудь капустнике, нежели в серьезной работе серьезного вроде бы режиссера.
Первую треть фильма проводишь в недоумении – а что, это и правда готовый фильм, не сырой материал, не рекламная нарезка? Правда-правда, фильм. С катастрофически нелепым монтажом, не поддающимся логике, с беспомощными персонажами, актерами, словно умышленно саботирующими. Вот скажет потом кто-нибудь: «Ну что ж ты, братец┘», а он в ответ: «Да ты посмотри, я ж понарошку, разве я мог всерьез в этом играть?» И то верно. Всерьез играть то, что вышло из-под пера начинающего сценариста, нельзя даже при большом желании. Наштампованные персонажи ходят по экрану, как зомби, заученно бубня диалоги, словно вышедшие из какого-то специального драматургического инкубатора, где выращиваются фразы, которыми люди в жизни никогда не говорят. Как хороша и проста была бы наша жизнь, если бы всегда честного и доброго человека можно было распознать по придурковатой нежной улыбке, талантливого – по характерному дерганью ртом и хмуренью глазами, сребролюбца – по идеально белозубой улыбке, призывам завоевать весь мир и неожиданному простецкому хохотку.
Еще краше была бы наша жизнь, если бы каждый занимался своим делом, а режиссеры снимали бы только то, что им самим нравится.
