Отражаясь во времени

«Гибель театра. Мейерхольд». Работа 70-х годов.

Музей личных коллекций продолжает проект по углублению в малоизведанное. Точнее – по знакомству широкой публики с малоизвестными сегодня художниками. На этот раз Государственный Русский музей и частные коллекционеры собрали на московской площадке живопись и графику Юрия Хржановского (1905–1987) – отца аниматора и сценариста Андрея Хржановского и деда режиссера Ильи Хржановского.

ХХ столетие – сложное, рваное время. Но сквозь чудовищную историческую канву (бахрому рваного времени) все же проблескивали очень разные явления разных культур. Юрий Хржановский составил собственный срез годовых колец этого периода, пройдя его почти насквозь. Детство пришлось на время ссылки отца – Иркутск, Вологда. А потом завертелось: Ленинград и Москва. Хржановский увлекался театром, где был и актером, и ответственным за свет и звук; интересовался кино; озвучивал мультфильмы; побывал даже клоуном. Давал эстрадные концерты с номерами звукоподражания, выступал с джазовым ансамблем, а в войну – перед солдатами на фронте. Успел поучиться у Петрова-Водкина, Малевича, Матюшина и главным образом Филонова, войдя в его группу «Мастеров аналитического искусства».

Все перечисленное повлияло на его живопись и графику. В «Импровизациях» и «Фугах» – попытки отыскать изобразительную форму – эквивалент некоего звука. Тут, вероятно, отразились и идеи Матюшина о взаимодействии зрительных, слуховых и осязательных элементов восприятия, и опыты главного педагога Филонова, и собственная увлеченность музыкой. Вообще во всей его деятельности (в самом ее диапазоне) есть энергичное стремление вникнуть в разные сферы и рассмотреть их под разными углами, сыграть несколько ролей. К примеру, работы про цирк идут запоздалой параллелью-воспоминанием сыгранной некогда роли клоуна. А озвучивание мультфильмов дополняется созданием эскизов к «Бабочке».

У Хржановского было какое-то необычное, почти «мимикрическое» свойство. По-другому – он был восприимчивым учеником и мог перенимать художественную манеру интересующего его мастера. Так появился натюрморт в стиле Петрова-Водкина и многочисленные произведения в русле аналитического искусства Филонова. Главный пример – знаменитые «Сибирские партизаны», где формы дробятся, превращаясь то ли в геометрические, то ли в органические частицы, живущие и действующие на наших глазах по каким-то своим законам. Есть у него работы в экспрессионистическом духе (недаром говорят о влиянии на него Пауля Клее), тогда как на другом полюсе – отдельные ранние графические листы, перекликающиеся с книжными иллюстрациями и женскими портретами того же времени Владимира Лебедева. Сюда еще относятся посвящения разным живописцам, музыкантам и, конечно, театру в лице Мейерхольда. При этом Хржановского не назовешь тривиальным подражателем – в силу широкого охвата манер и тем. Все набранное складывается в художественный багаж, в итоге возникает что-то свое и тоже узнаваемое.

Правда, это свое не всегда достаточно убедительно. Работы Хржановского неровные по качеству. Его специфический колорит, часто используемые «кислотные» тона салатового, оранжевого и розового могут быть уместны в таких вещах, как «Ода «К радости». Здесь цвет адекватен переживанию: удушающая атмосфера и превращающиеся на глазах в прах люди. Но в другом случае, например в «Цветах поэтам трагической судьбы», подобные краски производят впечатление аляповатости, не допустимой по смыслу: получается перегиб.

Тем не менее этот художник – свидетель века, всматривавшийся в свое время и в те сюжеты, которые это время ему предоставляло. В одних он участвовал сам, другие воспринимал через живопись.