Гравюры из-за стенки / Культура / Независимая газета

Гравюры из-за стенки

выставка, графика Петр Митурич. Майчик с пальчиком. 1926 г.
Фото предоставлено галереей «Ковчег»

«Соседи» (так называется выставка) Петр Митурич (1887–1956) и Петр Львов (1882–1944) снова рядом. Их гравюры и этюды к ним – и самого Митурича, и подаренные ему когда-то Львовым – прибыли в экспозицию из собрания семьи Митурича. Главная интрига выставки – в ее заглавии. Увидеть графику из частной коллекции – удовольствие, раскрыть интригу показа – удовольствие вдвойне, но на этот раз совместить эти два удовольствия не удалось. Они были соседями. Подружились в батальной мастерской Николая Самокиша в петербургской Академии художеств. А когда уже в Москве в 1920-х стали преподавать во ВХУТЕМАСе, получили казенное жилье во вхутемасовском доме на Мясницкой, 21. И жили через стенку («Петр Иванович, приходите чай пить!» – стучал Львову Митурич) – правда, чтобы попасть в соседнюю квартиру, приходилось выходить на улицу через парадную лестницу и вновь подниматься на девятый этаж уже через черный ход. Бытовая история про соседство друзей-художников и дала имя выставке. Имя, но не сюжет. Оба, Львов и Митурич, выставлялись в какой-то момент с мирискусниками, с группой «4 искусства». Митурич, познакомившись с Велимиром Хлебниковым, переболел идеями футуризма и занимался одно время «пространственной графикой». Потом разрабатывал аппараты-«волновики», использующие при своем волновом движении природную энергию... Литография для обоих началась в 1920-е годы. Поглядеть на старые листы, «поговорить» с ними тет-а-тет, как только и можно разговаривать с графикой (и пространство «Ковчега» это позволяет), – дело хорошее. Вы здесь не найдете известных изображений мертвого Хлебникова, сделанных другом и зятем Митуричем. Но сможете всмотреться в другие портреты и городские виды, созданные соседями. А в пейзажах есть даже некое сходство – диагональный ракурс, приглашающий вас в любой вид зайти, как за кулисы. Войти с краю и по диагональной дорожке брести вдаль. Увлекая взгляд в глубину пространства, они превращают черные линии гравированного отпечатка в объемную картинку. Только Митурич больше работает с пятном, а линии выводит тоньше – у Львова же «почерк» более порывистый, с более энергичными штрихами. Если за позднего Львова отчитываются виды новой Москвы, то Митурич от спящего годовалого Майчика приходит, в частности, к заказным литографиям о Гори. Майчик станет прекрасным иллюстратором Маем Митуричем-Хлебниковым и тем исполнит обещанное матерью Верой Хлебниковой и записанное отцом: «Вера обещала, что она не станет трудиться над воспитанием бухгалтера и посвятит себя только художнику». Что же до Гори, то, кроме сухих комментариев вроде «школа, где учился Сталин», ничто не напоминает ни о вожде, ни о том, что на дворе 1938 год. Это камерное искусство слегка сентиментальных пейзажей. Может, оттого литографии и «зарезали». Кстати, показ работ Митурича конца 30–40-х годов – одно из достоинств выставки, поскольку эти произведения известны меньше, чем более ранние. Одна из лучших, может быть, поздних вещей – зарисовка 1946-го, сделанная на Волге, в устье Камы. Видишь быстрые, как бы еще не до конца определившиеся со своим выражением линии, которые только нащупали очертания будущего образа. Можно сравнить с тем, как бывает, когда замолкший разговор вдруг кто-то пытается возобновить. «Что?» – переспрашивают его. «Да нет, я так┘ подумал просто┘» Петр Митурич пребывает здесь в абсолютном количественном большинстве. Львовских вещей меньше, и с ними (по крайней мере с сохранившимися у Митуричей) пока хуже разобрались – часто они даже не подписаны. Кураторы предупредили: цель – «не представление исчерпывающих творческих портретов┘ а скромный показ коллекции их литографий, сложившейся в результате творческих обменов». «Скромный показ» был многообещающе озаглавлен, однако соседство не стало сюжетом. Оно не проявилось ни бытовыми черточками (обстановкой комнат, воспоминаниями о совместных посиделках), ни спорами об искусстве, ни совместными походами на этюды (в архиве Митурича, например, хранится рисунок со Львовым, делающим этюды на бульваре, сейчас он, правда, не выставлен). Словом, вполне понятных ходов, которых ждешь от такой выставки, здесь почти нет. Разве что можно сравнить литографии с видом Трубной площади. Напечатанные с разницей в год (в 1924-м у Митурича и в 1925-м у Львова), они достойны брейгелевской спускающейся вниз с холма панорамы из каких-нибудь «Охотников на снегу». Сквозь силуэты фонарей, возвышающихся над невысокой застройкой, «просвечивают» спешащие трамваи и черные фигурки.