Дарья Курдюкова.
Каплан иллюстрирует Шолом-Алейхема.
Фото с сайта Третьяковской галереи
То, как Каплан делал свои литографии, было, по словам друзей, «мучением камня». В результате появлялись листы с вибрирующей, как воздушной дымкой подернутой атмосферой. Так было в гравюрах и в рисунках. В иллюстрациях к Шолом-Алейхему и в пейзажах Ленинграда и Урала. Несмотря на мастеровитость и на то, что он никогда не был обделен выставками, на магистраль истории искусства Каплан не вышел. Впрочем, магистрали его вряд ли тревожили, в чем можно убедиться на очередном показе – на этот раз больше 70 работ – из собрания Исаака и Людмилы Кушнир. Есть здесь вещи и из ГТГ.
Теплое марево, разлитое в интерьерах с читающими старцами и влюбленными парами, меланхоличные пейзажи, в которые переместились все те же воркующие молодые, шоломалейхемовский «Заколдованный портной», «Тевье-молочник», «Стемпеню», «Еврейские народные песни» в рамах традиционных орнаментов. Монохромные, подцвеченные, цветные. Дождливый «угольный» пейзаж родного Рогачева, которым перебравшийся в Ленинград Анатолий Каплан (1902–1980) грезил всю жизнь, как Шагал Витебском. Под дождем – на плетне кувшин, на насестах нахохлившиеся куры, под лавкой озябшая жучка задумчиво созерцает напоенную сверх меры землю. Литографии, офорты, рисунки, даже масло на бумаге – с козой, навострившейся, кажется, на цветущую яблоню возле дома. Но больше всего гравюр на камне.
Камерный, дымчатый мир литографий давался сопротивлением камня, противостоянием ему. Один из самых любимых у нас книжных графиков Владимир Конашевич описывал, как Каплан «склонившись над камнем… тер его, чернил, замазывал тушью, скоблил и царапал всеми инструментами, которые мог раздобыть». Тот самый Конашевич, который вместе с другим иллюстратором Владимиром Лебедевым пришелся не ко двору советской власти, о чем она заявила в 1936-м со страниц «Правды» текстом «О художниках-пачкунах». Каплана бури миновали. В 1966-м он участвовал в Венецианской биеннале, прижизненные вояжи его работ прошли от Тель-Авива до Нью-Йорка, от Лондона до Дрездена. О нем комплиментарно отзывались Эренбург и Маршак. Его иллюстрации к Шолом-Алейхему – в одном ряду со сделанными Меером Аксельродом и Натаном Альтманом. Но в большую историю искусства он не вошел. Может быть, пока. В конце концов в 2011-м в Рогачеве уже прошли I Международные Каплановские чтения, следом за ними в прошлом году в Гомеле – вторые.
Исаак Кушнир покупает Каплана с середины 1970-х, и именно вещи из коллекции четы Кушнир публика видела на крупных показах последних лет: в 2007-м в Русском (тогда же появился большой альбом) и в Пушкинском музеях.
Самые непривычные тут листы – уральские заводы, увиденные Капланом в годы эвакуации. Крупные блоки, подчиняющие пространство, несоразмерное человеку. А потом, с 1944-го по 1954-й – снова Ленинград: снег в «Починке набережной на канале Грибоедова», дождь на улице Чайковского, «Восстановление монумента Петра I около Инженерного замка… Мягкий струящийся свет, горестное, но приятие израненного мира. И вновь – вереница гравюр-рисунков из мира штетла, где пространство сужается, сосредоточивается до улицы, до избы с рябым забором, до комнаты с семьей на золотой свадьбе, до небольших сценок с незадачливым «Заколдованным портным» в цветных узорчатых рамах со львами и птицами, и эти эпизоды напоминают старые фотокарточки, с центра которых кто-то бережно стирает рукой пыль, забывая про края. До карандашного дождя, что ворона пережидает на спине козы, до колыбельной про козочку, что принесет мальчику с базара изюм и миндаль. До схваченного тушью задремавшего торговца – конечно, с козочкой, что тянется к связке бубликов… Родители дали Каплану имя Танхум. Это – «утешитель».
Графические выставки, где кроме прочего можно сравнить иллюстрации разных художников к Шолом-Алейхему:
Графика Анатолия Каплана. К 110-летию со дня рождения. ГТГ на Крымском Валу, до 24 февраля
Меер Аксельрод. «В этих строках все: и что мечталось…» Галерея «Веллум» в центре «Артефакт», с 29 января по 24 февраля
Константин Ремчуков 
