"Двое на качелях" в театре "Современник"

Игривая Чулпан Хаматова. Фото Сергея Петрова со страницы театра «Современник» в социальной сети Facebook

Галина Волчек не в первый раз доверяется своему чувству современности и возвращается к тому, что однажды уже принесло славу и ей, и актерам, и театру, которым она руководит с 1972 года. Пьесу «Двое на качелях» она впервые поставила в 1962 году. Это была ее первая самостоятельная режиссерская работа. Пережив не одну смену актеров и около 30 лет проката, спектакль был снят, а теперь вернулся на сцену с Чулпан Хаматовой и Кириллом Сафоновым в главных ролях. 

Волчек – из тех, кто любит «возвращаться к былым возлюбленным», во всяком случае – к пьесам, которые когда-то ее сильно задели, были поставлены и имели успех. Это случается с режиссерами, причем речь в данном случае не о привычке одно и то же название «штамповать» десятки раз на разных сценах России и за рубежом, а о возвращении к любимой истории с новыми мыслями, новым опытом, а не только с новыми актерами. Хотя новые актеры очень часто как раз и диктуют новое решение. 

«Двое на качелях» и сегодня называют среди лучших спектаклей Волчек. Прославившие ее «Обыкновенная история», тем более – «На дне» вышли позже. А «Двое на качелях» стали одной из легендарных постановок раннего «Современника», вернее даже не раннего уже, поскольку зрелость и тем более признание пришли к ним рано. Премьера пьесы тогда чрезвычайно популярного в СССР американского драматурга Уильяма Гибсона позволяет несколько пересмотреть наши представления о железном занавесе: сейчас мы воображаем, что мир стал проницаемее и мы раньше, чем «когда-то тогда», узнаем, что происходит в разных концах света – в том числе в литературе, в театре… Пьеса Гибсона вышла в США в 1958 году, тогда же была поставлена и получила номинацию на премию «Тони», а через четыре года уже вышла премьера в Москве. Пьесы ныне популярного Марка Равенхилла шли на наши сцены дольше. 

Трубчатая конструкция художника Павла Каплевича напоминает внешний периметр Центра Помпиду, цветные фонарики неизменно в нашем сознании ассоциируются со сверкающими рекламами Нью-Йорка. Две квартиры никак не отгорожены друг от друга, свет освещает левую половину – мы в квартире Гитель (Чулпан Хаматова), правую – действие происходит в комнатке Джерри (Кирилл Сафонов). 

Для Сафонова это дебют на сцене «Современника», хотя к 40 годам он успел поиграть и у Гончарова в Театре Маяковского, и в спектаклях Владимира Мирзоева в Театре Станиславского, и в Израиле, в театре «Гешер», но Волчек – не из тех, кого тяготит прошлое актеров, которых она приглашает в свой дом. 

Волчек умеет зажигать новые звезды, открывать актеров, но на премьере интереснее, зажигательнее, содержательнее была все-таки она, Чулпан Хаматова. Может быть, Сафонов и впрямь великолепно поет, пишет хорошие стихи, замечательно фотографирует и рисует, о чем много информации в Интернете, но заразительности в его игре, так необходимого этой роли мужского начала, того, что покойный Виталий Вульф многозначительно называл «неотразимым мужским магнетизмом», в его игре не было. На премьере не было. И еще одно обстоятельство «против» – в нем нет загадки, которую было бы интересно разгадать, которая бы держала в напряжении на протяжении трех часов, что идет спектакль. В пьесе Гибсона, думается, интересней была бы слабость сильного мужчины, а в исполнении Сафонова выходит слабость слабого, мечущегося между бывшей женой и нынешней выручающей его связью. 

Первый выход – его, первые слова в спектакле – ее. Он набирает ее номер, звенит телефонный звонок, она хватает трубку: «Алё!» 

Волчек – из тех, кто верит в какую-то трансцедентальную и чувственную природу театра, а также в то еще, вероятно, что сегодняшней жизни сильные чувства очень нужны, и если чувства спят в человеке, театр в силах их разбудить. Пьеса Гибсона как будто для этого подходит, хотя во многом она отражает состояние развития американской психоаналитики конца 50-х годов. Про театр наверняка не скажу, но психоаналитика за прошедшие годы точно продвинулась вперед. 

Пьеса Гибсона строится на эмоциональных кривых, и – недаром она имела успех на Бродвее – автор отдает должное эффектным фразам, часто вызывавшим смех премьерной публики. 

– Вы с ним переспали? – с допросом подступает он к Гитель.

– Он, может быть, со мной – да, а я с ним – точно нет. 

Такой узнаваемый американский юмор. Послевоенный джаз конца 1940-х – 50-х годов сопровождает диалоги героев и очень точно отвечает переменам их настроений и интонаций. 

Но Волчек – профессионал, она выигрывает при любых обстоятельствах, вопреки, так сказать, всему. Она расставляет по спектаклю такое количество колков и вешек, которые не позволяют отключиться от запущенного ею электрического тока. Вот он уходит в душ, бросив на кровать шляпу. Она осторожно приближается к ней, принюхивается, как собака или кошка. 

Помните фильм «Запах женщины»? А тут запах мужчины освобождает ее от прежних строгих правил и приносит с собой оправдание  легкомысленному решению пойти на сближение: «День рождения! Что же поделаешь!» Обоняние в спектакле Волчек становится чуть ли не главным двигателем всех любовных движений.

Волчек умеет ставить запоминающиеся и эффектные, сильные финалы. В пьесе «Двое на качелях» финальная сцена – последний телефонный разговор героев, который Гитель долго ведет, сидя к публике спиной, играя одним голосом. Когда поворачивается – слезы стоят в глазах... Чувства, конечно, очень важны – и смех, и слезы, без них – никуда. Права Волчек.