Ольга Галахова
Цветы нашлись только в магазине ритуальных услуг.
Фото Александра Алпаткина с официального сайта фестиваля «Золотая маска»
Русская классика в программе «Маска плюс» была представлена постановками из регионов: в столице показали спектакль «Wassa» («Васса Железнова». Первый вариант Максима Горького) Театра драмы из Кургана и «Иванов» Чехова Драматического театра из Новокузнецка.
Любопытно, что и в одном, и в другом случае на сцене появлялся медведь. Оно понятно, когда у Римаса Туминаса в «Онегине» Татьяна Ларина танцует с этим зверем, там он из сна, а вот почему Петр из «Вассы Железновой» надевает чучело медвежьей головы – вопрос. Почему в «Иванове» ходит опять в костюме медведя персонаж, что сие означает, зачем? Убери зверя и в том, и в другом случае – ничего к смыслу ли, к чувству ли не прибавится и не убавится.
К чему я про медведя? Театр молодых режиссеров, еще не успевший утвердиться, быстро обрастает ненужными клише, необязательной метафоричностью, а порой и театральным произволом, и, по-моему, стоит строже держать руку на пульсе и не показывать нам, какой театр у других режиссеров они любят, а сочинять свои метафоры.
Вместе с тем и в том, и в другом случае было о чем поговорить и на дискуссиях, которые шли после спектаклей, и шире подумать о том, в какую сторону идет современный театр.
Горький с пьесой «Васса Железнова», вероятно, оказался востребованным режиссером Антоном Маликовым, чтобы поставить спектакль о зле, обо всех оттенках этого зла, и, надо сказать, автор дает основание для такого прочтения. Взрослые дети Вассы ждут, чтобы папа скорее отправился в мир иной, – торопятся поделить наследство. Дядя растлевает жену племянника, делаются намеки на то, что Васса способствовала убиению младенца, прижитого одним из сыновей с горничной, непонятно, от какой болезни умирает глава семейства Захар.
Маликов еще больше гипертрофирует порок, который и без того привит в избытке в семье Железновых. Дуня – совратительница молодой Людмилы, научившая жену Павла разврату. Здесь уже давно потеряна потребность друг в друге. И даже исповеди (идут в спектакле в формате видеотрансляции), которым отдано во втором действии немало времени, ничем не заканчиваются. Каждый способен на жалобу – никто на поступок. Тела то и дело движутся в одиноком дансинге, кого-то сотрясают конвульсии.
В спектакле нет места прошлому 100-летию – тут слышно новейшее время с заглушающей музыкой, с танцами красавицы Людмилы на столе, в котором, впрочем, нет никакого эротического вызова. Все самое страшное уже случилось. Семья попала в воронку, закручивающую в свой черный водоворот каждого. Выскочить не удастся никому.
Антон Маликов сумел, несмотря на небольшой срок, который отводится приглашенному режиссеру, за два месяца сбить ансамбль, убедить актеров существовать не в бытовой традиции, а в стиле особого абсурда, временами доходящего до эксцентрики и гротеска. Анастасии Черных в роли Людмилы это удается больше, чем другим, но и роль богаче для возможных «экстраваганций»: то она больше похожа на экстраординарную модель, инопланетное существо на платформах-ходулях, то на сильную, незаурядную личность, зорко оценивающую мир вокруг.
Пространство (художник Ольга Крупатина) погружено в ночь. Для дома Железновых выбран офисный стиль, но естественный свет сюда не проникает. Люди похожи на кротов. Добрая половина из них в темных очках. Именно такой мы видим при первом появлении Вассу, бизнес-даму, продолжательницу дела леди Макбет.
Режиссер вынимает из пьесы Горького еще тему сада, к тому же достраивая этот сюжет текстом из Чехова, который декламирует бородатый юноша, переодетый в женское платье. Прием весьма умозрительный, больше декларативный, не прибавляющий ничего в суть отношений, развитие мысли. Нам просто еще раз дают понять, что люди – пыль.
А вот финал, который сочинили режиссер и художник, получился весьма выразительным. Пол сцены, щедро засыпанный искусственными цветами – желтыми хризантемами (Маликов жаловался, что отчаялись найти цветы, но все-таки обнаружили в магазине ритуальных услуг), оживал. Поролоновые хризантемы на наших глазах оживали, превращались в горящую землю. Этот сад зла словно выгорал и угрожающе тлел, готовый снова вспыхнуть. Тут вспомнишь про топор Лопахина по вишневому саду как про акт благодеяния.
Охваченный пороком род Железновых сгорает в топке бытия, и это, полагает режиссер, закономерно. Справедливо ли? Вероятно, да. Места милосердию и состраданию, впрочем, к этим героям не было и у Горького, считавшего в момент написания «Вассы» эти слова вредными.
