Тибетом древних был Иран

Б.И. Кузнецов. Бон и маздаизм. Предисл.: Зелинский А.Н., Монтлевич В.М. - СПб.: Евразия, 2001, 224 с.

Книга дополняет предыдущее посмертное издание работы Бронислава Ивановича Кузнецова, также посвященное происхождению и истории древней религии тибетцев (Древний Иран и Тибет. История религии бон. - СПб, 1998). Если в первой книге посредством анализа древней тибетской карты и других документов доказывалось происхождение этой религии и ее основателя Шенраба Миво из юго-западного Ирана, то в настоящем издании содержатся еще более далеко идущие предположения о роли древнеиранской религии в культуре Тибета и Индии. С тем, что маздаизм, то есть ранний несистематизированный зороастризм, оказал существенное влияние на бон, согласны многие ученые, однако по сравнению с ними концепция Кузнецова выглядит наиболее экстремальной, и это особенно заметно по тем тезисам, которые содержит книга "Бон и маздаизм". Вкратце основные идеи книги можно сформулировать следующим образом:

1) В глубокой древности цивилизации Шумера, Элама и Долины Инда представляли из себя единое культурное пространство или по крайней мере испытывали сильное культурное влияние друг друга. Для древнего периода, примерно до времени правления Ксеркса Ахеменида (V в. до н.э.), народам, жившим на территории упомянутых стран, была свойственна исключительная веротерпимость: религии разных народов считались формами одной единой религии, не противоречащими друг другу;

2) Наибольшим влиянием в регионе пользовался маздаизм, который можно считать мировой религией того времени, а Иран - мировым духовным центром;

3) Распространение христианства, ислама и буддизма привело, с одной стороны, к решающему падению значения иранской религии, а с другой - к духовной дезинтеграции азиатских народов.

Кроме того, автор предполагает, что ряд политических процессов в Иране, таких, например, как гонения на брахманов и эламских жрецов, привели к массовым миграциям священнослужителей, в частности, в Индию и Тибет, что оказало сильное влияние на развитие индуизма и буддизма. А дравидийские народы Южной Индии были, по его мнению, в древности теснейшим образом связаны с иранской культурой. Подобных смелых предположений в книге множество, и вряд ли кто-либо готов их сразу принять, однако и совершенно невероятными они также не выглядят. По крайней мере наличие иранских элементов в изображении вышеупомянутого Шенраба Миво в традиционной тибетской иконографии - очевидный факт, и он должен быть как-то объяснен. Если Вавилон был астрономическим центром древнего мира, а древние греки традиционно ездили учиться в Египет, то почему Элам не мог быть центом религиозного воспитания для Центральной и Южной Азии?

Кузнецовым было переработано большое количество буддийских и бонских текстов, и свои тезисы он подкреплял достаточно весомыми аргументами. Поэтому будет неудивительно, если более глубокое изучение древних текстов тибетской религии не только подтвердит полностью или отчасти правоту нашего ученого, но и приведет к новым, самым неожиданным открытиям. При этом нужно учитывать, что нынешний этап существования религии бон, когда многие бонские монахи открыто обучают европейцев и американцев различным техникам своего учения, особенно дзогчену, может способствовать, по мнению Кузнецова, несколько искаженному восприятию истории этого вероучения. Дело в том, что на протяжении всего времени сосуществования и взаимопроникновения двух религий на тибетской земле они в значительной степени стали зависимы друг от друга, и современный теоретик бон скорее всего уже не представляет свою религию в отрыве от буддизма. Он всегда будет переносить привнесенные буддизмом элементы в древний, добуддийский период ее истории. Политика буддийских духовных иерархов Тибета в изгнании, направленная на покровительство бону и сближение двух традиций, также не способствует появлению среди бонской интеллигенции хороших историков своей религии. Поэтому, по всей видимости, книги, подобные работе Кузнецова, в ближайшее время будут появляться только изредка.

Вдобавок к исключительно интересной тематике книги язык ее настолько легок и изящен, что порой напоминает язык художественного текста. По этой причине "Бон и маздаизм" может быть рекомендована самому широкому кругу любителей Востока.