Фото Gettyimages
Реджепу Тайипу Эрдогану удалось путем конституционного референдума добиться превращения Турции из парламентской республики в президентскую. Он, в частности, получил право еще дважды выдвигаться на высшую должность. Многие западные СМИ назвали происходящее в Турции концом демократии, ее закатом, «демоцидом». Хотя, казалось бы, что может быть демократичнее референдума, прямого изъявления воли граждан?
Идеи государственного строительства Эрдогана действительно ближе к азиатской автократии, чем к традициям западного народовластия. Вместе с тем свойством демократической системы является то, что она содержит потенциал саморазрушения. Граждане могут вполне добровольно выбрать бегство от свободы, предельное укрепление власти президента или премьер-министра, ограничение любых прав и т.п. Можно ли этого избежать? Можно, ограничив, например, всеобщее избирательное право. Или развивая класс сознательных бенефициаров демократических институтов, сокращая социальный разрыв между жителями больших и малых городов.
Эрдоган – не единственный современный лидер, которому удалось изменить Конституцию в своих интересах. Уго Чавес сделал это вскоре после избрания президентом Венесуэлы, а затем, после неудавшейся попытки госпереворота, говорил путчистам, что они могут бороться с ним, но не с Конституцией, потому что она – «голос народа». Виктор Орбан в Венгрии, получив конституционное большинство в парламенте, добился изменения Основного закона в интересах правящей партии ФИДЕС. Ту же идею в Польше давно вынашивает партия «Закон и справедливость» Ярослава Качиньского. Но ей пока не удалось добиться конституционного большинства.
И турецкий, и венгерский лидеры неоднократно комплиментарно высказывались о той государственной модели, которую удалось реализовать в России Владимиру Путину. Это модель не либеральной, а электоральной демократии, при которой закон защищает «традиционные ценности», а правящая элита получает максимум полномочий, тогда как сдерживающие ее институты, включая политическую оппозицию, ограничиваются или подчиняются власти. Мандат российской власти на политические изменения такого рода неоднократно подтверждался на всеобщих выборах.
Примечательно, что Путину не понадобилось делать того, без чего не обошлись Чавес, Орбан и Эрдоган. Он не менял Конституцию, хотя для этого у него были все возможности. При президентстве Дмитрия Медведева были лишь продлены сроки полномочий главы государства и избранного парламента. По сравнению с изменениями, которые внес тот же Эрдоган, российскую правку можно считать чуть ли не косметической.
Почему российская элита, в отличие от идейно близких ей элит за рубежом, не пошла (пока) по пути переписывания Основного закона? В значительной мере дело в политических условиях. И в Турции, и в Венесуэле, и в Венгрии, и в Польше сложились институты, способные ограничить жажду власти любой элиты. Это и влиятельная оппозиция с реальным электоратом, это и независимые суды, и привыкшая к свободе пресса, готовая отстаивать свои права, а в Турции еще и армия, традиционно считавшаяся стражем светскости государства. Чтобы подавить эти институты, необходимо изменить Конституцию.
В России все вышеперечисленные институты оказались неустойчивыми. Ни давление на независимые телеканалы, ни отмена прямых выборов губернаторов, ни фактическое слияние разных ветвей власти не вызвали массового сопротивления. Правящая элита оказалась в положении главного интерпретатора и исполнителя законов. В этих условиях в изменении Конституции просто не было необходимости.
Михаил Сергеев 
