Социологический детектив

Борис Грушин. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина в 4 книгах. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. - М.: Прогресс - Традиция, 2001, 624 с.

Это итоговая таблица опроса, проведенного Институтом общественного мнения "Комсомольской правды" в 1961 году. На вопрос "Комсомолки" "Что вы думаете о своем поколении, нравится ли оно вам, довольны ли вы его делами?" ответили 17446 человек. Сравните хотя бы ответы представителей так называемой "инженерно-технической интеллигенции" (даны в процентах) с ответами "творческой". Показательно, не правда ли? Особенно, если учесть следующие сорок лет родной истории...

Грушина нашей публике представлять не надо. "Независимая газета" публиковала многие его исследования, в том числе созданный им и вечно популярный проект, отслеживающий рейтинги ведущих политиков России. Однако новая грушинская работа для нашей и мировой социологии во многом уникальна, а потому есть смысл отдельно остановиться на необычном жанре этого издания.

Автор взял на себя титанический труд собрать воедино, систематизировать и издать материалы более чем двух с половиной сотен социологических исследований, проведенных в России за последние четыре с лишним десятилетия. (Проблеском этой мечты и репетицией ее воплощения была книга "In pivo veritas", изданная в Праге еще в 1986 году и с поистине грушинской серьезностью систематизировавшая пражский пивной фольклор.)

Правда, поначалу замысел нового проекта был еще более грандиозным. Но дефицит средств, добытых с диким трудом, вынудил ограничиться социологическими исследованиями, которые проводились самим Грушиным в качестве автора и руководителя. В итоге средства на этот классический труд выделил Российский гуманитарный научный фонд, проявив тем самым оперативный вкус, чувство издательской конъюнктуры, а главное - редкое в наше время понимание значимости фундаментального знания.

Материалы опросов снабжены авторским комментарием, который, в отличие от большинства привычных для нас публикаций, отделен от фактуры и не мешает ее самостоятельному восприятию читателем. Полагаю, это нечто большее, чем формальный прием. Это демонстрация особой этики в отношении к данным и к самим людям, как читающим эти данные, так и формирующим их своими ответами в ходе опросов. Автор отказывается сообщать миру будто бы выявленную в опросе истину о сознании общества, приводя при этом цифры только для иллюстрации и подтверждения своего вывода, как это обычно делается. В таком подходе, в свою очередь, нет и научного популизма, заигрывания с читателем; я бы не сказал, что профессор банально льстит обывателю, якобы приглашая его к сотворчеству в анализе. За этим стоит нечто большее: признание в целом известного, но постоянно игнорируемого факта, что реальность сознания за опросной статистикой часто так же успешно скрывается, как и проявляется в ней.

Здесь на общую методологическую проблему наслаивается российская специфика. Но не в смысле затертой тютчевской сентенции про бесполезность мозгов для понимания России и отклонении ее аршинов от мировых стандартов. Речь о том, что такое понимание в принципе возможно, но требует специальных усилий и нестандартных методов. А главное - отчетливого понимания исследователями и клиентами необходимости таких усилий и ценности добываемого с их помощью знания.

Автор не случайно так сочувственно цитирует Юрия Андропова, впервые и в единственном экземпляре заявившего с вершины российской власти: мы не знаем общества, в котором живем. Зря к этому не прислушался никто из его последователей. Бывший шеф КГБ, в отличие от многих наших оперативных социологов, знал, что говорил.

Борис Грушин доводит это до максимы "обидной, но непреложной": основной формой знания о современной России является, скорее, незнание ее. Отсюда - систематические ошибки практиков (политиков и управленцев) и аналитиков (ученых и журналистов). Отсюда - множество разноречивых и не оправдывающихся прогнозов. Отсюда - столь драматичные и регулярные провалы в разработке стратегий поведения, связанных с учетом состояния общественного сознания.

Есть ряд факторов, предопределяющих эту нашу специфику и ошибки, возникающие из-за вопиющего невнимания к ней. Я бы выделил один, возможно, центральный, но главное, напрямую связанный с состоянием общества и актуальной политикой.

В свое время наш "блистательный философ и поэт Э. Соловьев" (в книге прямо так и напечатано) на правах дружбы писал о Грушине, что тот "занимался серьезно вполне / общественным мненьем в безгласной стране". Для того чтобы исследовать общественное мнение, необходимо быть уверенным, что этот объект реально существует. То есть что у людей действительно есть некое более или менее внятное понимание тех проблем, с которыми к ним обращается поллстер (человек, делающий опрос). Но для того чтобы такое мнение было, необходимы качества социальной коммуникации: должна быть нормальная публичная полемика по поводу важнейших проблем; поддерживать ее должны развитые, плюралистичные и подлинно независимые средства массовой информации; этой полемикой должна живо интересоваться широкая общественность и т.д. Иначе люди отвечают под влиянием чисто ситуативных, нерационализируемых факторов, на самом деле, вовсе не имея никакого мнения (в собственном смысле этого слова) по обсуждаемым темам. А потому нечего удивляться, что в решающие моменты столько прогнозов рушится и массовое сознание одаривает руководство (да и самое себя) обескураживающими сюрпризами.

Все помнят выборы 1993 года: скандальный провал "Демвыбора России" и триумф Жириновского, ставший нелепым даже не столько из-за его "нетрадиционной ориентации", сколько из-за того, что он оказался неприлично неожиданным. Грушин показывает, что и на следующих выборах ситуация с опросами была далека от благополучия - просто к тому времени многие научились делать хорошую мину при плохой игре.

Я бы продолжил эту линию. Рекламируя свой проект (а он это делать умеет), автор особо настаивает на том, что он не просто фиксирует и комментирует данные опросов, но и пытается понять, почему люди отвечают именно так, а не иначе. Действительно, если решить эту амбициозную исследовательскую задачу,можно будет гораздо более надежно предсказывать и мутации массового сознания в последующих опросах (хотя этим "видом спорта" у нас практически никто не занимается), и, главное, поведение людей в конкретных политических и жизненных ситуациях, то и дело отклоняющееся от их вербального поведения в ходе опроса.

Имея в виду некоторые странности в результатах и методах нашей социологии, эту тему можно развить и дальше. Важно было бы специально, с жесткой беспристрастностью и профессиональной рефлексией исследовать и другую сторону социологического контакта. То есть попытаться понять не только, почему люди так отвечают, но и почему их так спрашивают.

Ситуация с опросами начинает излучать видимое благополучие не только потому, что сейчас даже самые заштатные поллстеры обучаются социологическому маркетингу, основанному на имитации успеха. Опросы все в большей степени становятся средством прямого и косвенного манипулирования массовым сознанием. Вопросы заранее и сознательно составляются так, чтобы получить результат, максимально приближенный к желаемому. Это можно делать очень технично, незаметно для опрашиваемых и для самих клиентов. Но профессионал легко видит приемы, подгоняющие условия задачи под нужный ответ.

Это проблема не только социологии. Здесь кроется отличие политических технологий от серьезной политики.

Из этого вырастает еще более фундаментальное отличие - простого политического действия от действия в истории.

Я позволил себе отвлечься в эту сторону, поскольку здесь мы прямо выходим на еще одну ключевую тему рассуждений автора - тему политического и исторического времени. С самого начала реформ российские власти озадачены в первую очередь близкими результатами. В этом их можно понять, но это же объясняет многие ошибки стратегического и даже тактического характера. Грушин настаивает на том, что Россия вступила в эпоху не просто технических реформ, но именно цивилизационных изменений. Это надо понимать - и действовать в соответствии с уровнем задачи.

Далее Грушин пытается опровергнуть расхожее в некоторых бессознательно либеральных кругах представление о том, что главным (и практически единственным) источником всех бедствий этого века были властные инстанции - КПСС, КГБ┘ Погрузившись в океан социологической статистики и вынырнув из него, автор особенно настаивает на том, что в судьбе России в не меньшей степени повинен и сам советский народ.

Это следует уже из материалов исследований первого в СССР Института общественного мнения, созданного Грушиным под эгидой "Комсомольской правды", и подтверждается целым комплексом проектов, посвященных уровню жизни населения, движению "за коммунистический труд", проблемам советской семьи, "пережиточным явлениям", ценностям молодого поколения и т.д.

Многие из выявленных здесь качеств наш народ благополучно пронесет через "четыре жизни России" - и вплоть до нашего времени. Вывод жестокий, но имеющий серьезные следствия: реализация преобразований в нынешней России, полагает Грушин, возможна в масштабах примерно трех поколений и не одного десятка лет.

Это требует от властей и экспертного сообщества особой, другой основательности в подготовке и реализации решений, способности мыслить в других временных размерностях, в других длительностях. Удобное и выгодное сегодня завтра может стать миной замедленного действия. Политически эффективное на коротком отрезке может оказаться многим чреватым в большом историческом контексте.

Не берусь предрекать будущие выводы автора (проект реализован на четверть и в этом смысле пока еще "только начинается"), но из всего этого следует, что для обслуживания фундаментальной политики, соразмерной историческим задачам, нам нужна и существенно другая - во-первых, своя, а во-вторых, более фундаментальная социология. Которая дала бы нам новое качество знания о стране, стремительно меняющейся, во многом остающейся такой же архаичной и патриархальной, как и прежде.

И, как минимум, нам нужна социология "без подмигивания". Без скидок на заказ и политическую конъюнктуру.

Исследование Бориса Грушина - работа безукоризненно строгая (хотя и читаемая как детектив). Здесь все очень серьезно. И эту серьезность не снижают даже многочисленные эффектные цитаты из любимых автором Ильфа и Петрова.