Ошибка Штакеншнейдера

Алексей Бурдяло. Необарокко в архитектуре Петербурга. - СПб.: Искусство, 2002, 483 с.

Три года назад в Италии готовилась беспрецедентная выставка "Триумф барокко", которую предполагалось провести по всем "барочным столицам". До Петербурга она не доехала, зато на обложке ее мощного каталога красовалась вовсе даже не постройка Борромини или Фишера, а модель Смольного монастыря Франческо Бартоломео Растрелли (модель хранится сейчас в питерском Музее Академии художеств). Выходит, что елизаветинское барокко можно полагать европейски образцовым, Растрелли - гением стиля, а Россию родиной еще одного художественного слона.

Между тем барокко (и само по себе, и с приставкой нео-) никак не давалось российской архитектурной и критической мысли. Даже галльская готика в модерновом варианте находила больше адептов. Не говорю уже о классицизме и византийской манере. Последние - как в жизни, так и на страницах альбомов и монографий - вели беспрестанную борьбу за право называться основным направлением XIX - начала ХХ века.

На этом фоне академичная книга Алексея Бурдяло должна стать первой связующей нитью: барокко Петра и Елизаветы в век новых запросов и технологий (1830-1910-е годы). Проблем и терминов, заявленных в ней, столь много (их взаимозаменяемость - историзм, ретроспекция, неостиль, репликация - происходит с такой же быстротой, с какой автор выдает им мгновенные определения), что стоит все же остановиться только на двух. Собственно, на "нео" и на "барокко".

Искры напряжения между "старым" и новым ("изящным") барокко полетели в середине XIX века. Уже тогда реставрация питерских дворцов, первые постройки Андрея Штакеншнейдера плюс славянофильство с западничеством завлекли критиков на скользкий путь сравнений и личных симпатий. Вслед за старшими коллегами направился и автор свежей монографии. Мало того, что в ней постоянно звучат голоса из позапрошлого столетия (особенно в этом плане увлекательна глава "Памяти первоначального Петербурга"), сам Алексей Викторович поставил себе за цель защитить "второе рождение барокко", показать его неоднозначность и перспективность.

Единственное, в чем можно упрекнуть исследователя, до самых глубин и широт охватившего российское необарокко, - в недооценке первоисточника. Быстрота, с которой Бурдяло расправился с оригинальным барокко, выбивает из-под ног читателя твердую почву: "барокко - стиль подчеркнуто деструктивных форм". Понятно, почему после барочной деструкции автора не сильно насторожило замечание современников по поводу лучшей постройки Штакеншнейдера, особняка Белосельского-Белозерского на углу Фонтанки и Невского. Насчет того, что особняк больше похож на новорусский барский дом, чем на дворец, и что сам Штакеншнейдер постоянно путается с оригинальным барокко и рококо. Стоял бы за спиной не только Растрелли, но и Бернини со всей барочной философией, мировоззрением и своей архитектурной логикой, у питерской неоготики был бы более обширный фундамент. Может, не такой выигрышный, какой возведен в монографии, зато по-барочному эффектный.