Алексей Фененко
Фото Reuters
В начале своего визита в Индию президент Владимир Путин в интервью телеканалу India Today сделал важное заявление: многие американские компании хотят вернуться на российский рынок. «Они ждут, когда все проблемы решатся, чтобы вернуться. Они этого очень хотят», – отметил глава государства. В подтверждение своих слов Путин продемонстрировал несколько писем от представителей крупного бизнеса США, стремящегося нащупать возможность вернуться в Россию.
Возвращать американские компании или нет – зависит от решения российского руководства. Однако за самим фактом таких обращений стоит глубокий смысл. На протяжении последних 50 лет теоретики глобализации утверждали, что национальные государства постепенно отходят на второй план перед лицом транснациональных корпораций (ТНК). Либеральная школа убеждала нас в трех постулатах. Во-первых, в новом глобализированном мире бюджеты ТНК превосходят бюджеты и политическое влияние многих государств. Во-вторых, глобализация финансовых рынков и свобода торговли ограничат государственный суверенитет. В-третьих, ТНК будут соперничать друг с другом поверх национальных государств, словно игроки на шахматной доске.
Российская СВО опровергла эти представления. Так называемые ТНК выполнили политическую волю своих правительств и покинули российский рынок. Несмотря на потерю огромных прибылей, транснациональный бизнес не сверг свои правительства. Ikea не вывела шведов на акции протеста, McDonalds не вывел американцев. Немецкий и итальянский рынки, потеряв бизнес и прибыли в России, не организовали вотум недоверия ни правительству Олафа Шольца, ни правительству Джорджи Мелони. Топ-менеджмент ТНК оказался прежде всего гражданами своих национальных государств, проводя их политику в мире.
Впрочем, и до начала СВО были уже заметны сходные тенденции. Антироссийские санкции, введенные еще с 2014 года, не вынудили немецкий бизнес восстать против кабинета Ангелы Меркель и отменить все мешающие ему ограничения. Транснациональный бизнес ни разу не потребовал от руководства США и стран ЕС немедленно открыть ему доступ на рынки Ирана или Венесуэлы, то есть снять с них санкции. Не восстал транснациональный бизнес и против принудительного закрытия государственных границ, произошедшего в ковидный 2020 год. (Последствия этого закрытия, кстати, полностью не отменены до сих пор.) Иначе говоря, ТНК отлично понимают пределы собственных возможностей и зачастую согласны потерять свою прибыль ради политических целей.
В позапрошлом веке Карл Маркс немало писал о том, что капиталист готов на все ради прибыли, а буржуазное государство выражает его интересы. Теперь выясняется – готов, но далеко не на все. Над «капиталистом» давно стоит национальное государство с его огромным бюрократическим аппаратом и карательным законодательством. Американский бизнес осторожно зондирует почву для возвращения на российский рынок, а не просто приходит на него в поисках больших прибылей. Значит, американские ТНК опасаются карательных мер со стороны американского государства, а не наоборот.
Вопреки мнению представителей либеральной школы, национальные государства стали намного сильнее, чем были полтора века назад. Буржуа из романов Оноре де Бальзака, Эмиля Золя и Томаса Манна могли спокойно играть на бирже, не зная ни антимонопольного законодательства, ни ограничения на вывоз капитала, ни прогрессивной шкалы налогов, ни проверки на чистоту сделки, ни экологического законодательства. Таких глобальных свобод бизнес в наши дни не имеет. Современная глобализация – это скорее игра бизнеса в рамках определенной системы, которая имеет свои ограничения. Поэтому не ТНК диктуют собственную волю великим державам, а последние используют их как механизмы влияния в мире.
В прошлом веке с подобной проблемой столкнулись левые силы. Марксизм постулировал превосходство классовых интересов над остальными. Но в ходе двух мировых войн социалисты всех стран поддержали свои правительства. Они остались прежде всего французами, немцами, итальянцами, румынами и только затем социалистами. Аналогично русские большевики ожидали сначала мировой коммунистической революции. Но уже Советско-польская война доказала, что поляки видят в Красной армии обновленную русскую армию, а не армию мирового пролетариата. Во Второй мировой войне воевали не абстрактные армии буржуазии или пролетариата, а немецкая, советская (пусть формально и Красная), британская, американская, японская армии. Точно так же и для СССР война с нацистской Германией стала Великой Отечественной войной, а не «второй интервенцией империалистов».
Национальное государство было и остается главной системной единицей современного мира.
Не существует «транснационального бизнеса» вне времени и пространства: есть американский, немецкий, шведский, русский, китайский бизнес… Могут, конечно, быть альянсы компаний, но всегда в них есть ведущие и ведомые. Любой бизнесмен, как показал украинский конфликт, по-прежнему сначала американец, немец, британец или швед и только потом бизнесмен. Логика извлечения прибыли и логика политики национальных государств могут расходиться, и в этом случае преобладают государственные интересы, а не вопросы прибыли. Поэтому и бизнес действует под контролем своих государств, а не наоборот.
Российские эксперты часто удивляются, как могут европейские страны отказываться от выгодных экономических отношений с нашей страной. Но в том-то и дело, что логика геополитического соперничества оказывается выше логики экономической выгоды. Жители европейских стран, как оказалось, готовы терпеть и проблемы от собственных санкций, и сокращение социального государства ради милитаризации. Исчез и популярный при администрации США во времена Барака Обамы нарратив «глобального гражданского общества»: выяснилось, что не только у США, России и КНР, но и у Польши, Германии, Франции есть свои интересы. Причем мало чем отличающиеся от их интересов в предшествующие века.
Представления о транснациональном мире без наций и границ оказались сильно преувеличенными. Мы продолжаем жить в мире соперничающих друг с другом национальных государств, где бизнес лишь важный инструмент.
