Ольга Рычкова Тамара Кондратьева. Кормить и править: О власти в России XVI–XX вв./ Пер. с фр. З.Чеканцевой. – М.: РОССПЭН, 2006, 208 с.
Если взять слово «престол», то первое, что прочитывается в нем, – «стол». Образ власти как кормушки укрепился в общественном сознании еще в старину, когда глагол «кормить» стал синонимом глагола «править». Когда-то историк Ключевский доказал, что средневековые князья на Руси отдавали знатным слугам земли прежде всего в «кормление» – в буквальном смысле, а правление становилось следствием.
Профессор новейшей истории Университета города Валасьен (Франция) Тамара Кондратьева посвятила «кормленческим функциям» отечественной власти – самодержавной и советской – целое исследование, проследив эволюцию этих функций с XVI–XVII до ХХ века. Так повелось на Руси, что царские трапезы были не просто приемами пищи, но своего рода зеркалом общественной иерархии – демонстрацией близости придворных к самодержцу. «В соответствии с местом за столом, которое было определено по старшинству или чину, государь оказывал им (гостям. – «НГ») честь в виде царской подачи. Либо он собственноручно жаловал хлеб-соль, либо кравчие от его имени подносили хлеб, вино, целые блюда или куски». Даже если монарх предавался гастрономическим радостям в одиночку, показать, «кто из ху» в государстве, не забывал: слугам дважды на дню посылались гостинцы – «поденная подача». О значимости этой процедуры свидетельствуют суровые факты: за путаницу в доставке подач ответственные должностные лица карались батогами или тюрьмой. Если кто-то вдруг не получал постоянный продуктовый паек, то сразу мчался в Кремль выяснять, что это – случайная ошибка курьерской службы или царская немилость. «Царь один был волен назначить или отменить подачу».
А теперь от пиров Алексея Михайловича – в эпоху Иосифа Виссарионовича. Рассказывает Исаак Бабель. Сталин вызвал провинившегося ответработника наркомата, чтобы снять с работы и исключить из партии. «И когда человек – запуганный и жалкий – был уже около двери, Сталин напомнил: «Верните мне ваши талоны в «кремлевку» (столовую в Кремле. – «НГ»). Напомнил символически самое страшное: исключение из ближнего круга!» Шли века, а практика «властных кормлений» меняла лишь формы, но не суть. Власть по-прежнему оставалась «скатертью-самобранкой» для узкого избранного круга. Царские пиры и «подачи» для придворных уступили место банкетам и «столам заказов» для партноменклатурщиков (это касалось не только продуктов, но и промтоваров). При коммунистах страна в условиях тотального дефицита превратилась в гигантский распределитель. «Допущенные к столу» пользовались спецпайками, спецбуфетами, спецполиклиниками, спецложами в театрах┘ «Недопущенные», то есть основное население, созерцали пустые прилавки или часами давились в очередях, когда власть выбрасывала очередную порцию «корма для народа». Пряников сладких всегда не хватало на всех: «За то, что рабочий хотел достать колбасу, его задавили самым настоящим образом. И когда он скончался тут же в магазине, то никто уже не решился брать колбасу, так как мертвец лежал в магазине». Так писали самому Сталину, в Кремль. Справедливости, небось, требовали...
Власть не только «кормила», но и «кормилась». Бояре по праздникам тащили царю-батюшке калачи и били челом. Средневековые чиновники брали взятки ценной рыбой, солью, иконами (!). Со временем основной формой подношений стала денежная, но и натуральные дары оставались в ходу. Во время командировок в Москву секретари обкомов, республиканских ЦК, представители братских стран никогда не отправлялись в путь с пустыми руками – в соответствии с национальной спецификой в Кремль и на Старую площадь доставлялись грузинские вина, прибалтийские торты, кубинские фрукты┘
Разумеется, власть «кормит и правит» во всем мире. Однако книга Кондратьевой во французском оригинале называется не «Кормить и править», а «Править и кормить»: для тамошнего читателя факт, что власть прежде всего правит, – аксиома. Особенности нашего национального правления иные – на Руси ли, в России ли, в СССР. Не случайно после хрущевского повышения цен на продукты питания еще долго на заборах и стенах необъятной страны там и сям красовалась «загадочная и непереводимая на другие языки надпись «На мясо!». Советские люди знали, как это расшифровать, и читали: «Долой режим!»
