Философский оптимум

Философия ресентимента (злобная мстительность) демонстрирует подноготную философствования, которую Ницше определял как волю к здоровью. Вся история философии – это история болезни, дефекта, недуга, слабости и ущерба. Поскольку один из истоков ресентимента Ницше видит в «жречески-знатном способе оценки (который впоследствии будет доминировать) со свойственными ему нездоровьем, пресыщением жизнью и радикальным лечением всего этого через Ничто (или Бога)», постольку ее философская разновидность, отличающаяся предельным аристократизмом духа, как нельзя лучше подчеркивает такую ресентиментность. Похвально, что сам Ницше дает понять о собственной зависимости от нездорового философствования, пускай и предвзято переинтерпретированного исследователями его творчества.

Болезненное философствование ставит перед нами вопрос о соотношении таких понятий, как философия и философствование, а также о философской разновидности калокагатии (гармония телесного и душевного совершенства), решение которого напрямую зависит от вопроса о философском оптимуме.

Обычно под «философствованием» понимают несистематическое и спорадическое занятие философией, ни к чему не обязывающее досуговое времяпрепровождение, а под «философией» – целенаправленную деятельность, сводящуюся к постижению фундаментальностей бытия. Термин «философствование» используют в качестве иронической отмашки, чтобы охарактеризовать человека, пытающегося во что бы то ни стало зарекомендовать себя философом. Его усилия либо незначительны, либо чересчур активны – все в нем выдает желание казаться философом не «за», а «вопреки», несмотря ни на что, наперекор всем обстоятельствам. В этом смысле «философствование» заряжено энергией ресентимента и может быть отнесено к деятельности «философских новичков», которым, с одной стороны, не чуждо исконно философское удивление, а с другой – независимость от мыслепорождающего диктата книг. Тип homo philosophicus – удел философии по преимуществу, которая представляет собой волю к истине, в том числе и волю к истине власти.

Однако слишком аристократическое понимание философии может иметь обратные последствия. Например, превращение философии в метафизическую башню из слоновой кости – не в философию ради самой философии (при асимметричной синонимии с Philosophia Perennis), а в философию вечного сна, в котором философия или еще не начиналась, или уже закончилась. Вопрос о непредопределенности своего пути в философии снимает метафизические спекуляции о свободе воли, поскольку выбор своего пути лишь отчасти удостоверяется философским оптимумом (наиболее благоприятные условия философствования). Поскольку философская калокагатия предполагает гармонию, как правило, рационального (философская телесность письма) и психически-нормального (душевная составляющая), постольку она расходится с понятием философского оптимума, не умаляющего идеал философа стереотипами рациональности Нового времени.

Философия ресентимента – это гимн безумию, чья мудрость до сих пор остается скрытой от философа. Идеал философа – философское животное с соответствующим инстинктом, но с оглядкой на культурную реконструкцию самой природы (М.Эпштейн).

Философский оптимум снимает полярность противоречий ницшевского схематизма истории морали и истории философии, а категория сослагательного наклонения, первая прописка которой – в философии истории, становится ресентиментной методологией альтернативной истории философии.