Фрейлехс по-русски

ДРУЖБА НАРОДОВ

Инна Лиснянская. Горит душа. В стихах последних двух лет Лиснянская больше спрашивает, чем отвечает. "Надо ль что-либо настраивать в жизни - / Тоже вопрос", "Что буду я делать в жизни другой?", "Зачем меня, о Господи, снабдил / Не каменной душой, а стекловидной" и так далее. Есть и политика: "Всего одним-то росчерком пера, / Всего одною беловежской пьянкой. / Чем дальше в лес, тем большая дыра / В недавнем пне с коричневой изнанкой". Но больше всего веселого и грустного стоицизма: "Не жалься, не плачься, на помощь ничью не рассчитывай, / На пониманье - тем паче. / Со среднего пальца в окно перстень слетел малахитовый / И затерялся в траве и укатился с дачи".

Андрей Максимов. Мне скучно, Фауст. Рассказ. Философская притча популярного драматурга и телеведущего. Как и полагается человеку, много лет профессионально берущему интервью, рассказ его почти целиком состоит из диалогов - между бесом, Фаустом и его учеником Христианом. Фауст по сюжету предстает чуть ли не террористом, шахидом, который мечтает взорвать Землю ради счастья всего человечества и грядущего блаженства в раю. На поверку же Фаустом (так и хочется назвать его фаустпатроном!), как и всяким шахидом, двигают страх и тотальное неумение жить. Бес же в это время размышляет о том, что без страха жизнь невыносимо скучна.

Анатолий Азольский. Смерть Кирова. Комментарий к выстрелу. Лучшая публикация декабрьской "Дружбы народов", а может быть, и всего толстожурнального декабря. Специфический жанр, которым превосходно владеет Азольский, нечто среднее между историческим анализом, беллетризованной биографией и публицистикой с уклоном в психологизм. Читается как детектив с той лишь разницей, что большинство детективов шаблонны, а Азольский по-настоящему неожидан. Чего стоит одно лишь сравнение убийцы Кирова Леонида Николаева с Маринусом ван дер Люббе, который поджег рейстаг!

Виктор Бакин. Война матерей. Писатель Бакин записал рассказы родителей солдат, не вернувшихся из Чечни и Афганистана. После их монологов речи о том, что "Союз солдатских матерей" выполняет заказ Запада по разрушению нашей армии, кажутся не просто глупостью, а кощунством.

Владимир Губайловский. Голос из хора. Михаил Яснов. От Робина-Бобина до малыша Русселя. О проблемах поэтического перевода и о том, как с ними справляются переводчики. О "взрослых" переводах размышляет Губайловский, о "детских" рассказывает Яснов.

Лев Аннинский. Исчезновение этноса. Очередная реплика на тему хазарского происхождения русских евреев. Отправной точкой для Аннинского служит книга Бориса Рахманина "Фрейлехс по-русски".

НОВЫЙ МИР

Игорь Савельев. Бледный город. Повесть про автостоп. Один из многих текстов, присланных автором на "Дебют". Ольга Славникова, координатор премии, сочла его безусловной удачей. Выскажемся скромнее: полноценная литература. По сравнению с Денежкиной - безусловный шедевр. А так - обычная молодежная проза. Ей бы не было цены в шестидесятых годах или на волне перестройки. Но времена изменились, и сегодня главным открытием Савельева стоит признать не описание молодых автостопщиков, а мысль о том, что тяга к романтике - результат звериного одиночества и тоски.

Анна Матвеева. Итальянское вино. Маленькая повесть. Еще одна дорожная проза. На сей раз лощеная, с глянцевой итальянской экзотикой. Салонные эпитеты, автомобили шикарных марок, ремарковская многозначительность и напряженные интимные отношения. Самое интересное у Матвеевой - не географические подробности и не описание шикарной жизни в Европе. А алкоголизм, которым страдает главная героиня, и психологические напряги, с ним связанные.

Евгений Шкловский. Из-под козырька. Рассказы. Шкловский пишет намеренно стерто, без ярких сцен, рассчитанных на катарсис, и ярких героев, поражающих воображение. Его стихия - сугубый быт, лишенный подтекста и идейных концепций. Происходит именно то, что написано. Не больше - но и не меньше. И хотя все сюжеты - любовные, страсти в них не больше, чем в остывающем чайнике. Ключевая цитата - в рассказе "Закон": "Врач, тот самый, который говорил, что нужно срочно делать операцию, долго вертел перед собой рентгеновский снимок... В лице - изумление: "Невероятно..." - "Что "невероятно"?" - поинтересовалась. "Я ничего не вижу".

Алла Латынина. Изгнание из номенклатурного рая. О новом романе Виктора Ерофеева "Хороший Сталин". После потока насмешек и издевательств Латынина находит для скандального автора и несколько добрых слов: "Книга о родителях и о своем номенклатурном детстве получилась самой теплой из всех книг Ерофеева".

Александр Солженицын. Награды Михаилу Булгакову при жизни и посмертно. Из "Литературной коллекции". Александр Исаевич продолжает ликбез на тему российской классики. Что общего между Солженицыным и Булгаковым? Оказывается, еврейский вопрос. Совесть нации с удовольствием перечисляет фамилии критиков, травивших "Дни Турбиных" и другие булгаковские шедевры: Гейм, Флит, Блюм, Гольденберг... До прямых обвинений дело не доходит. До проповеди великодержавности и истинной духовности - тоже, хотя еле-еле сдерживается Солженицын. Все же сложно найти писателя менее ортодоксального, чем Булгаков.

ОКТЯБРЬ

Андрей Волос. Аниматор. Новый роман Волоса стоило бы назвать зловещим словом "реаниматор". У его главного персонажа специфическая профессия. Он занимается не традиционной мультипликацией, а анимацией умерших. Для этого надо вжиться в образ героя, проанализировать всю его жизнь. А как это сделать, если в собственной жизни разобраться практически невозможно? В этой интриге есть что-то пелевинское, что-то от "Generation P". За минусом пелевинского цинизма и его же мрачной социальной иронии.

Анастасия Ермакова. Стойте справа, проходите слева. Под рубрикой "Новые имена" трогательная зарисовка о невозможности адекватного человеческого общения. Пожилая служащая метро влюблена в постоянного пассажира. "Какими словами отругать любимого? "Вы где стоите?" наконец нашлась она. Получилось визгливо и неубедительно". Еще бы. Любовь на эскалаторе требует серьезных душевных затрат.

Евгений Сабуров. Прошло сто лет, и юный град┘ Мастерское и весьма неожиданное эссе о знаменитом романе Белого "Петербург". Сабуров, например, считает, что "Петербург" - вершина русского политического романа. В нем можно найти что угодно - вплоть до размышлений о формировании гражданского общества.

Владислав Отрошенко. Писатель и пространство. Очередная литературно-историческая гипотеза. Оказывается, психологию русского литератора навсегда определили завоевательские амбиции империи Чингисхана. "С одной стороны, писательское сознание в России испытывало острую и абсолютно монгольскую потребность держать в воображении, в мыслях, в чувствах, в памяти огромные пространства. С другой стороны, это сознание с такой же остротой ощущало совершенно не монгольский страх и трепет перед гигантским пространством империи".

Жанна Галиева. С умным человеком и поговорить любопытно. Марина Елиферова. По ту сторону принципа прекрасного. Татьяна Алешина. Точность - вежливость классиков. Александр Поливанов. "Живой классик" против "живого современника". Дискуссия литературных студийцев РГГУ по поводу романа Аксенова "Вольтерьянцы и вольтерьянки", вошедшего в шорт-лист премии "Букер". Порой их рассуждения вполне компетентны, порой напоминают школьное сочинение, написанное отличником с целью блеснуть эрудицией.

МОСКВА

Виктор Брюховецкий. Косым табуном к горизонту. Стихи. Грустно, без надрыва. Спокойный разговор. Тихий, как под чай с конфетами. "И такая печаль - не обнять. / И такая печать - не уйти. / Если б грусть эту взять да объять - / Да под ключ, пусть живет взаперти..."

Юрий Коротков. В ритме "бугги". Повесть. Москва, джаз, стиляги, фарцовщики, дочки-матери. Неужели это было?

Сергей Агальцов. Будет заветная встреча. Стихи. "Словно кинут я на целом свете / Всеми, как бездомный сирота..." Хорошо хоть не на самом деле, а "словно". А то полный набор получается: и всеми кинут, и на целом свете, и сирота, и бездомный┘

Андрей Кураев. Только за Родину, но не за Сталина! 1821-й год. Вселенский патриарх Григорий V, греческое восстание за независимость. Только за Родину┘

Михаил Делягин. Как вернуть Северный Кавказ в Россию: равноправие, восстановление, созидание. "Северный Кавказ, как и все постсоветское пространство, объективно, прежде всего экономически не способен к самостоятельному существованию и тем более развитию, его отделение приведет не к отделению России от связанных с ним проблем (как грезят парадоксально слившиеся в экстазе по этому поводу либералы и националисты), но к созданию рядом с Россией не контролируемого ею очага хаоса, осуществляющего постоянную экспансию┘"

НЕВА

Владимир Арро. Вспышка освобождения. Записки литературного функционера. На протяжении года критика и публицистика в "Неве" были явно интереснее поэзии с прозой. Двенадцатый номер лишь подтверждает эту тенденцию. Автор пьесы "Смотрите, кто пришел" со знанием дела рассказывает о номенклатурных играх в Ленинградской писательской организации конца восьмидесятых. Текст актуальный. Ведь борьба за власть (и деньги) в творческих союзах продолжается до сих пор.

Владимир Кавторин. Губернаторская власть хуже царской. А, собственно, почему?.. Размышления о питерском "сепаратизме" в условиях укрепления вертикали и прочих политических новшеств. Сепаратисты не одиноки. Провинциальная Россия давно уже мечтает, чтобы Питер с Москвой куда-нибудь от нее отделились. Уж больно разные менталитеты и образ жизни.

Самуил Лурье. Листки перекидного-2004. Один из лучших питерских критиков размышляет о памятных датах уходящего года. 130 лет Бердяеву, 83 года Андрею Сахарову, Василю Быкову - 80, 100 лет рассказу Чехова "Душечка"... Вот что такое для настоящего интеллектуала 2004 год. Впрочем, ни высоколобости, ни дешевого снобизма вы у Лурье не найдете. Разговор идет общедоступный и даже в чем-то душевный. "Раз ты пациент, а я - медперсонал, - ты полностью в моей власти. Признай это, вырази, обозначь, унизься хоть ужимкой. Не ломай мне кайф. А поломаешь - берегись. Если ты пассажир, а я - кондуктор, - ты в моей власти. Если я библиотекарь, а ты - читатель┘ Если я милиционер┘ И так далее без конца, снизу доверху, сверху донизу, с утра до вечера, с вечера до рассвета". Это о Шукшине, еще одном юбиляре. Да, в сущности, и о всех нас.

Борис Никольский. От любви до ненависти. В год пятидесятилетия "Невы" главный редактор журнала из номера в номер рассказывает редакционные байки. На этот раз перед нами лирическая история: "В моем кабинете появилась мужеподобная дама невысокого роста, в пиджаке с орденской колодкой. Она назвала свою фамилию, вручила мне папку с небольшой рукописью, а затем, неожиданно обойдя довольно большой редакторский стол, остановилась возле моего кресла, почти за моей спиной, и с пафосом произнесла:

- Я вас люблю, Никольский!"