Коммуналки и неприступные особняки

Ильдар Абузяров родился в 1976 году в Нижнем Новгороде. Окончил исторический факультет Нижегородского университета. Дебютировал как поэт в 1998 году. Начал широко печататься с 2000 года и в настоящее время имеет около 20 публикаций в толстых литературных журналах и альманахах. «Вавилон», «Дружба народов» «Знамя», «Новый мир», «Октябрь». В 2006 году сразу два рассказа – «Почта» и «Мавр» – вошли в шорт-лист премии имени Юрия Казакова. Отдельные произведения переведены на немецкий, чешский, шведский языки. Автор книги прозы «Осень джиннов» (2000). В настоящее время исполнительный директор журнала «Октябрь».

2009 год оказался необыкновенно удачным для Ильдара. Его «недельный роман» «ХУШ» («Октябрь», 2008, № 6–7) вошел в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга». Этот несколько переусложненный, но многообещающий роман о молодых террористах...

– Ильдар, когда и при каких обстоятельствах ты решил стать писателем?

– Как там у Бродского на процессе о тунеядстве: «Я, думаю, это от Бога». А мне вот кажется – от моих друзей, которые мне даны Богом. Потому что многие люди, которых я знаю, гораздо ближе к трансцендентному. А я лишь транслятор их человеческого опыта.

– Откуда такой интерес к теме терроризма?

– В нашей стране, впрочем, как и в Польше, и во Франции, существует огромная романтическая традиция революционного терроризма. Помню еще в детстве отец привозил мне книжки из серии «Пламенные революционеры», и я читал о Кобе (Сталин) и Камо (Левон Тер-Петросян). О Свердлове и Желябове. Об «эксах» и подпольной революционных ячейках в Баку и Тифлисе. Затем много читал о Сопротивлении во Франции и Польше. Чеслава Милоша например.

– Это правда, что ты пытался сбежать в Финляндию?

– Да. Убежал из дома, когда мне вроде бы было пятнадцать лет.

– Насколько я знаю, ты переводишь с татарского. Насколько велик пласт «потаенной» татарской литературы?

– Мне кажется, татары – один из самых потерявшихся в большой цивилизации народов. Каждый второй с прибабахом. Потенциал, думаю, велик, но нужно найти форму для своеобразного мышления.

– Извиняюсь за нескромный вопрос, а как складываются твои отношения с исламом?

– No comment.

– Мог бы ты обозначить свою «духовную генеалогию»?

– Толстой, Достоевский, Чехов, Набоков, игровая литература второй половины XX века и поэты всего XX века.

– Что не так, по твоему мнению, с современной литературой?

– Она переехала из коммуналок в неприступные особняки и стала нарциссически-олигархической.

– А в чем состоит ложь нашего времени?

– В том, что большая литература якобы есть. Лишь поэзия и кино утешают и расширяют границы познания. А проза – зачастую версификация, эпигонство, пятый сорт. К тому же она, как и телевидение, во имя собственной выгоды пускает по ложному следу. Ибо в политике важно – кто сказал, в журналистике – что, а в искусстве – как.

– Какие книги сейчас на твоем столе?

– Чеслав Милош. Орхан Памук. Лоуренс Даррел.

– А за кого ты проголосовал бы из шорт-листа «Большой книги»?

– Леонида Юзефовича или Ольгу Славникову.

– Чего ты хотел бы избежать в жизни?

– Хотел бы избежать неизбежного. А поскольку это невозможно, то приходится принимать все как данность. «Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность!»