О любви эмигрантов к советской власти

Остракизм по-большевистски: Преследования политических оппонентов в 1921–1924 гг. – М.: Русский путь, 2010. – 800 с.

Причины высылки отечественной интеллектуальной элиты на философских пароходах в 1922 году вполне понятны. Да, большевикам было проще физически уничтожать реальных и мнимых противников, а заодно и близких союзников (левые эсеры) и соратников (командарм Филипп Миронов). Но в условиях послевоенной разрухи и «блестящего» экономического планирования режиму (да и стране) были необходимы зарубежные финансовые вливания. А их непременным условием оставалась демократизация режима. Одним из ответов на требования Запада стала замена судебных расправ лишением гражданства и депортацией.

Сборник документов «Остракизм по-большевистски», основанный на материалах архива ФСБ, дает более интересный взгляд – реакцию на высылку самих пассажиров философских пароходов. В большинстве они позиционировали себя политическими эмигрантами. Некоторые (участники сборника «Вехи») выступали противниками большевизма еще до революции. Но их слова поражают лояльностью к советскому режиму.

Сразу оговоримся – нельзя требовать от задержанных полного «исповедания веры» в ВЧК (а с 1922 года – ГПУ) – карательной структуры, менее всего озабоченной соблюдением норм права арестованных. И тем не менее вот – навскидку – вариант ответа веховца философа Семена Франка, который он дал на допросе, предшествующем высылке: «Существование советской власти доказывает, что она не есть случайность, а власть, имеющая глубокие исторические причины и соответствующая духовному и нравственному состоянию народа». А вот что говорил литературный критик Юлий Айхенвальд: «Я был на стороне большевиков, когда они положили конец войне. К принципу рабоче-крестьянской власти, к этому лозунгу Октября я вообще относился и в данный момент отношусь сочувственно. Но я считаю, что реальное воплощение этого принципа не удалось». Напомним о его принципиальном, пожалуй, даже фанатичном антибольшевизме в эмиграции. Он готов был порвать всяческие отношения с собственным сыном-коммунистом. Последнее особенно интересно, если учесть, что литературный критик в заявлении в коллегию ГПУ просил отпустить его на поруки под подписку о невыезде, а в качестве поручителя предлагал именно сына┘ Честнее были ответы еще одного веховца Николая Бердяева: «По убеждениям своим не могу стать на классовую точку зрения┘ собственной идеологией я считаю аристократическую, не в сословном смысле, а в смысле господства лучших, наиболее умных, благородных».

Из других приводимых в сборнике документов интересна листовка Всероссийского союза инженеров от 29 марта 1919 года. Она не содержала политических призывов, а лишь констатировала голод, снижение заработков, нефункциональное использование труда и иных проявлений кризиса, но была отнесена чекистами к проявлениям контрреволюции.

Увы, книга не лишена и недостатков. Они в основном связаны со справочным аппаратом, выполненным ее составителями Владимиром Макаровым и Василием Христофоровым. В нем присутствуют персоналии, которые в сборнике вообще не упоминаются, как цареубийца Андрей Желябов. Биографические справки не унифицированы... Вызывает недоумение и фраза о Петре Врангеле, который после поражения в Гражданской войне «бежал за границу», – явные кальки из советской литературопропаганды, как иронически выражался литератор-эмигрант Роман Гуль. Кстати, в случае с Николаем Юденичем сказано более корректно и объективно: «эмигрировал». Как и герои настоящей книги.