Ованес Азнаурян  |
| Сидит, ждет любви...
Жан Огюст Доминик Энгр. Купальщица Вальписон. 1808. Лувр, Париж |
«Была ли наша любовь настоящая любовь? Но какая бы она ни была, настоящая или воображаемая, как я благодарю Вас за нее!» (Из письма Л.А. Авиловой А.П. Чехову).
Принято считать, что воспоминания Лидии Алексеевны Авиловой очень уж субъективны. Она, мол, сама свою роль в жизни Антона Павловича Чехова очень уж преувеличивает, написав на склоне лет свои «воспоминания», наделавшие в свое время много шума («Кааак?! А разве не Лика Мизинова?»). А вот исследователь жизни Чехова (кстати, один из первых исследователей – Бунин), человек весьма и весьма зоркий, считал обратное: «Да, с воспоминаниями Авиловой биографам Чехова придется серьезно считаться. <... >»
Но и не в этом дело тоже. Дело в самой возможности такой любви, пускай даже «виртуальной» (Л.А. называет ее «воображаемой», но просто тогда еще не придумали слова «виртуальность»). И смысл в том, чтоб не побояться... Во-первых, переписка. Во-вторых, их встречи – порой случайные или «подстроенные» общими знакомыми, друзьями, и даже жертвенные, – в-третьих, игра в литературу. Л.А. принимает у себя дома А.П., хотя и муж ревнует и подтрунивает над «литературными опытами» своей женушки, матери троих детей. Л.А. несется на премьеру «Чайки», на которой со слов Тригорина узнает номер страницы и строки зашифрованного ей послания, бежит обратно домой, находит книгу, правда, послание было не в чеховской книге, а в ее собственной. Л.А. ухаживает за Чеховым, который лежит в больнице, когда «опять горлом пошла кровь», выполняет его поручения и даже стоически переносит его замечания, когда ей что-то не удается сделать так, как надо, – именно тогда начало подготавливаться к изданию полное собрание сочинений, и Авилова искала в старых подшивках «осколков» и «будильников» рассказы А.П. И, наконец, «прощание и признание», судя по всему, почти документально переданное в рассказе «О любви»: «Когда она уже простилась с мужем и детьми и до третьего звонка оставалось одно мгновение, я вбежал к ней в купе, чтобы положить на полку одну из ее корзинок, которую она едва не забыла; и нужно было проститься. Когда тут, в купе, взгляды наши встретились, душевные силы оставили нас обоих, я обнял ее, она прижалась лицом к моей груди, и слезы потекли из глаз… Поезд уже шел. Я сел в соседнем купе – оно было пусто – и до первой станции сидел тут и плакал...»
Итак, это некая «виртуальная» любовь, которая оттого, что она «виртуальна», кажется более нежной, чем реальная (Лика?). Ведь из тех же писем видно, как А.П. заботится о ней, бережет, боится за ее «спокойствие», тогда как Лику он просто замучил, все время увертываясь, даже сбегая от нее в свое Мелихово, а потом приглашая ее туда же, причем, когда та приезжает, надеясь на что-то, он почему-то бывает с ней холоден (наплевав на то, что фактически компроментирует ее: ведь она приезжала к неженатому мужчине). Нет, в этом случае (в случае с Авиловой) нечто совсем другое – А.П. даже дает медицинские советы, когда дети Авиловых заболевают, назначает какие-то лекарства…
В результате появляется рассказ «О любви», который вместе с рассказами «Человек в футляре» и «Крыжовник», как известно, составляет чеховскую «Маленькую трилогию» (название это, впрочем, дали исследователи творчества позднее, а не сам А.П.). Начинаешь читать рассказ. В подсознании понимание, что рассказ написан в конце XIX века, что события происходят тогда же, но вдруг неожиданно удивляешься тому, насколько рассказ этот современен (уже в наше время, в век Интернета, в эпоху «одиночеств» и «неодиночеств» в Сети).
«Виртуальная» любовь между Чеховым и Авиловой стала историей такой же «виртуальной» любви Алехина и Луганович (ведь любовь эта ни к чему не привела. А могла?). Гениальность любого произведения искусства – именно в его современности в любую эпоху (ты встречаешь героев Бальзака в современной жизни, ты, конечно, поражаешься современности языка «Пармской обители», которая, кажется, написана в ХХ веке!). То же самое и с рассказом «О любви» (неужели люди не меняются?!) Алехин рассказывает своим друзьям историю своей любви, а Чехов параллельно беседует непосредственно и с читателем, и с самим Алехиным. Посмотри на мир вокруг, говорит автор рассказа (именно автор, а не рассказчик). Это не люди идут мимо тебя по бульвару, не человеки спускаются с тобой в метро – это все футляры. И любовь у них футлярная. Современный человек боится строить отношения. Зачем? Зачем нужно связывать себя? Ведь сегодня здесь, а завтра там. Это все равно ни к чему не может привести и не приведет, заранее думает современный человек. Но не в страхе ли тут дело (а вдруг что-то пойдет не так)?
Говорят, нет абсолютых истин. Лгут, сукины дети! Вот одна из них: Антон Павлович Чехов – гений. Ведь он, именно он, то самое важное, тот message (современникам, потомкам), то свое озарение вложил в уста своего героя, Алехина: «…со жгучей болью в сердце я понял, как ненужно, мелко и как обманчиво было все то, что нам мешало любить. Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе» («О любви»).
Но наиболее грустное – это, конечно, самый конец рассказа. Реакция собеседников Алехина: Буркин и Иван Иваныч вышли на балкон (не втроем, а вдвоем, то есть тут уже момент отгораживания). Они жалеют Алехина, что он «вертелся здесь, в этом громадном имении, как белка в колесе», как будто наказывает себя за что-то, и вместе с тем чувствуется некое разочарование своим другом. Казалось, друзья даже несколько удручены: ведь как можно было упустить такую любовь?! Насколько можно быть в футляре, чтоб не воспользоваться шансом быть счастливым, хотя бы на некоторое время! Оба разочарованы, удручены, недоумевают. Ведь «оба они встречали ее в городе, а Буркин был даже знаком с ней и находил ее красивой». Но ни Иван Иваныч, ни Буркин, ни сам Чехов не хотят обсуждать историю этой любви с Алехиным, объяснить, быть может... Ведь наверняка Алехин решит, что друзья намерены устроить разборки... Тому, кому что-то объясняешь, всегда кажется, что ты устраиваешь разборки... Да... друзья разочарованы. Да Алехин и сам себе не нравится (остался в Софьино). Да Чехов в истории с Авиловой и сам себе не нравится: струсил потому что! – насочинил себе женитьбу. (Весной 1901 года Чехов сказал Бунину: «Знаете, я женюсь. На Ольге Книппер». И сразу стал шутить, что лучше жениться на немке, чем на русской, она аккуратнее, и ребенок не будет по дому ползать и бить в медный таз ложкой…» – вспоминает Иван Алексеевич. Но Бунин не поверил. Чехов часто шутил в письмах подобным образом.)
Каждый находит свой футляр или ящик – человек-футляр, человек-ящик (если вспомнить и японскую литературу). Футлярность героев А.П. проявляется по-разному. Но первопричина футлярности всегда трусость (а трусость – всегда следствие эгоизма). Поэтому и любовь получается футлярной и в конечном итоге вянет, как цветок (шекспировское, помнишь? «И вянет, как цветок, решимость наша»).
Интересно: любовь чаще всего представляют в образе цветка (любовь Маленького принца – Роза), и поэтому тут уместно вспомнить слова Стендаля, которого очень любил А.П.: «Любовь – восхитительный цветок, но требуется отвага, чтобы подойти и сорвать его на краю ужасной пропасти». И этими словами и закончить, поздравив еще раз Чехова с юбилеем.
(Ох, как он не любил юбилеи!)
Ереван
