Актриса без скабрезностей

Зинаида Шарко: 'Театр – это кафедра'.
Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)Алиса Фрейндлих и Зинаида Шарко. Сцена из спектакля «Квартет». Фото Натальи Преображенской (НГ-фото)

– Зинаида Максимовна! Вот сейчас в Москву приехали сразу пять брэндов – Шарко, Фрейндлих, Басилашвили и Лавров, а пятый брэнд – БДТ, который, несмотря ни на что, остается знаком качества. Для вас БДТ это знак качества или уже нет?

– На первом спектакле самое прекрасное для меня было, когда кричали: «Браво БДТ!» Не «Браво, Фрейндлих» или «Браво, Басилашвили», а именно БДТ. В сентябре будет 50 лет, как я работаю в этом театре. 33 года я проработала с великим режиссером Георгием Александровичем Товстоноговым. Убеждена: для каждого из нас, кто с ним работал, это великое счастье. И в кино, у кого бы я ни снималась, сразу говорили – это товстоноговская актриса. Это дорого для меня, и мы действительно отличаемся – кто-то больше, кто-то меньше, – но это действительно знак качества.

– И отличаетесь, извините, тем гонором, с которым смотрите на очередного режиссера? Готовы ли вы к тому, что режиссер начнет вам что-то говорить не так, как говорил Георгий Александрович?

– Готовы, готовы... Как хорошо вчера сформулировал Басилашвили, мы в хорошем смысле слова эгоисты. Мы готовы все, что можно, пережить, готовы к тому, что такого, как Георгий Александрович, никогда не будет, мы любое предложение пробуем, а поскольку у нас большой багаж за плечами – что-то предлагаем, и мне кажется, что режиссер, который это принимает, только выигрывает. Потому что опыт сценический, а кстати, и жизненный – много значит.

– Французский режиссер Озон, снявший фильм «Восемь женщин», где играют одни звезды, вынужден был выпустить восемь разных афиш и до последнего момента не знал, кого из актрис называть первой, ибо каждая – имя. В вашем случае известно, кто играет главную роль, а кто неглавную? Насколько вы спокойно относитесь к тому, что у кого-то реплик чуть больше или меньше?

– Мне кажется, у нас все главные. А потом, какое это имеет значение? Я знаю одну актрису, которая в антрепризе требовала у продюсера повысить гонорар, потому что у нее больше текста, чем у остальных, на что тот сказал про другую большую актрису: «А вот у нее вообще одна сцена – так что, ей вообще не платить?» Я за свою жизнь переиграла и главные роли, и эпизоды, я помню один случай, когда приехал автор и сказал, что Шарко своим выходом так подняла планку, что мне сложно говорить о главных персонажах. Важно, как ты играешь, а не сколько у тебя слов.

– А вам тяжело сейчас вместе играть? Вы все товстоноговские, но у каждого свой Товстоногов, вы не играете в одних спектаклях и вдруг вместе сходитесь и играете на одной сцене. И должны показать то, к чему, наверное, и мечтали бы стремиться те самые молодые, которые не знают, кто такой Товстоногов, или которые уже устали слушать о нем и уже хотели бы не знать.

– Да, я слышала, как одна молодая актриса говорила: мне надоели эти рассказы о традициях, традиции только мешают в движении. Что касается нас четверых, думаю, нам это помогает играть, да и жить тоже. Мы уже много сыграли, и на поклонах я плачу всегда, потому что с Лавровым вместе 50 лет играем, с Басилашвили – 45... Когда я писала воспоминания о Товстоногове, я написала о том, что мы по-прежнему выходим на поклоны «Дяди Вани», как раньше: по-прежнему с одной стороны у меня Басилашвили, с другой – Лавров, а между нами – Георгий Александрович Товстоногов. И это ощущение, что мы всегда будем вместе, для меня очень дорого. Мы втроем в «Трех сестрах» вместе играли, в «Дяде Ване» – меня это кормит и волнует.

– А в чем сегодня выражаются эти самые традиции?

– Я не знаю, в чем выражаются традиции, но у Товстоногова было главное качество – он автора ставил. Понимал его природу. Горького он так ставил, Чехова по-другому. Он пытался проникнуть в суть авторской идеи, авторской природы. Что касается «Мещан», я смотрела их раз 15, и когда был сотый спектакль, первый тост, который поднял Георгий Александрович, – за артистов, не занятых в этом спектакле. Потому что он понимал, что для каждого из нас было бы счастье принять в нем участие, и он очень высоко это ценил. Меня это тронуло до слез. Для нас всех – занятых, незанятых – премьера всегда была праздником. Все готовились, приходили нарядными, болели друг за друга, и когда меня спрашивают, были ли интриги, зависть, – не было, как-то он умел... Нас было пять ведущих актрис у него – Ольхина, Попова, Доронина, Макарова и Шарко. Мы все играли, и нам не нужно было завидовать друг другу. Мы радовались успеху друг друга. Это тоже, наверное, традиция. «Террариума единомышленников», как это назвал однажды Ширвиндт, у нас не было. И если Георгий Александрович не назначал тебя на роль, значит, так надо. Не было интриг – была работа.

– Просто, наверное, забылось со временем?

– Нет, я и тогда это утверждала. И тогда я говорила: когда я думаю, с кем я играю, я сама себе завидую. Какие были партнеры – Копелян, Луспекаев, Стржельчик, Юрский, Смоктуновский, Лавров... Они были моими партнерами, я их партнершей.

– Трудно или нет играть в спектакле, где все персонажи пожилые?

– Там у Алисы есть такой текст: «Вы только подумайте, ведь нам всем вместе почти триста лет». Публика смеется, а ничего смешного нет, если сосчитать, сколько в жизни нам четверым лет, так нам действительно около трехсот. Это не персонажи, это мы пожилые, мягко говоря. Но вот мы были в Америке, и приходили бывшие зрители БДТ, и от одного того, что появлялись мы четверо, они начинали плакать. От того, наверное, что мы не в доме ветеранов, а на сцене. Это создает обаяние спектакля. Спектакль-то делался к 80-летию Лаврова, да и мы на подходе. Нам не тяжело, наоборот, нас столько связывает, у нас столько за плечами. Обычно же сочиняют биографии персонажей, а мы прожили наши биографии, и это нас объединяет. Нам не нужно придумывать никаких подтекстов, они существуют.

– Вы не переделывали текст? Вы же актеры, есть вещи, о которых вам говорить было бы проще.

– Не переделывали. Замазывали кое-что, какие-то скабрезные вещи.

– Цензуру вводили?

– Просто понимали, что о каких-то вещах говорить не нужно.

– В Америке, говорят, вы за месяц объехали страну?

– Да, в восьми городах были, а еще заехали в Канаду. И то, что гастроли проходили триумфально, это очень помогало нам. Главное же, что мы нужны. Вот что нас греет и откуда у нас берутся силы.

– Приходили только русские?

– Да, их очень много, у них своя пресса, свое радио, свое телевидение, в каждом городе целая община. Я уж не говорю, что у каждого из нас там есть друзья. Моя подруга на спектакль не смогла прийти, но смотрели ее дочери, и она мне звонила в Ленинград, говорит, не могу понять, что случилось с моей дочерью, она после спектакля ко мне по-другому относится, такая нежная, ласковая, чего никогда в жизни не наблюдалось. Думаю, она просто пересмотрела свое отношение к старости.

– Это спектакль для молодых или все-таки больше для тех, кто знает и вас, актеров, и для кого эти проблемы близятся?

– Я думаю, что, может быть, больше для молодых. Моя внучка, которой 26 лет, и ее подружки – все так же сочувствовали и плакали. Когда речь идет об общечеловеческих вещах, это трогает всех.

– Я слышал о больших проблемах питерского Дома ветеранов сцены им. Савиной. Когда вы репетировали, не ездили туда?

– Лет пять назад я навещала там нашу актрису, а во время репетиций – нет, но режиссер наш туда ходил. Мы знаем, как они там живут, но сейчас я стараюсь не бывать там.

– Вы следите за тем, что происходит в петербургских театрах, ходите на премьеры? Интересно вам что-нибудь с вашим, скажем так, «извращенным» вкусом?

– Мне, слава Богу, некогда. Приехала из Америки, тут же уехала в Челябинск, встретила Новый год в Питере с внучкой и правнуком и на следующий день со спектаклем «Старая дева» поехала в Москву. Но иногда я все-таки в театр выбираюсь, и меня огорчает то, что я вижу. Сейчас какая-то тенденция у режиссуры... Интеллигентно говоря – занимаются самовыражением. А артисты как пешки. Я люблю театр, когда я там, с этими персонажами, забываю, что я актриса и что передо мной актриса Чурикова или кто-то еще. Вот это – хороший спектакль. А то вот я была недавно на всеми признанном спектакле. Все говорили: гениально, гениально, гениально. Но если я смотрю, как режиссер в неудобную мизансцену поставил актрису, а она при этом еще и играет, – для меня этот спектакль перечеркнут. Театр должен воздействовать эмоционально. Если я плачу, смеюсь со зрителями – это для меня хороший театр. Кстати, меня невозможно рассмешить на сцене. Объясню: я была молодой артисткой и в театре Ермоловой смотрела спектакль, он меня заворожил, играли замечательные артисты. Я сижу, переживаю, уже слезы на глазах, и вдруг они стали смеяться. Меня это смертельно обидело. И я поняла, что я себе этого никогда не позволю. Потому что нельзя обманывать зрителя. Для чего театр существует? Театр – это кафедра, и когда меня бросают в зрительный зал на землю, это ужасно.

Из досье «НГ»

Зинаида Максимовна Шарко, народная артистка России. Лауреат театральной премии Станиславского (1997 г., за вклад в театральное исскуство). Лауреат театральной премии «Золотой Софит» (2001 г., Санкт-Петербург). В 2004 г. награждена орденом Дружбы.

Зинаида Шарко родилась 14 мая 1929 г. в Ростове-на-Дону. Окончила ЛГИТМиК. С 1951 г. – актриса Ленгосэстрады, с 1956 – актриса Ленинградского АБДТ им. М. Горького (с 1992 – им. Г.А. Товстоногова). В кино с 1954 г.