Виктор Лось
Климатическое потепление на планете за последние десятилетия стало объективной реальностью. И это особенно заметно по состоянию ледников. Фото Reuters
В конце 2024 года ООН опубликовало сообщение, подтверждающее информацию, которую многие жители планеты ощущали уже не один год на «собственной шкуре»: прошедшее десятилетие было названо «самым жарким за всю историю наблюдений». Со второй половины ХХ века мировое научное сообщество предупреждает о реальности радикальных климатических изменений. Но наш земной «Титаник», не сбавляя особенно скорости и не изменяя направления, неуклонно движется в алармистском контексте.
Климатическая термопара
Немалая часть людей на планете, замученных летней жарой, от которой порою уже не спасают ни моря, ни кондиционеры, сегодня подзабыли, возможно, то обстоятельство, что еще несколько десятилетий назад престижные международные научные издания, в частности Science и Science News, публиковали материалы, прогнозирующие возможность глобального похолодания. Речь шла даже о реальности вхождения планеты в состояние нового ледникового периода.
Этот процесс связывается с естественными факторами – циклическими изменениями наклона оси нашей планеты и формы ее орбитального движения. Эти факторы имеют существенное значение для количества солнечного излучения, достигающего поверхности Земли. Выявлялись и антропогенные факторы возможного глобального похолодания – аэрозольные выбросы в атмосферу, которые, увеличивая планетарное альбедо, уменьшали солнечную радиацию. То есть способствовали планетарному охлаждению.
Более того, именно на человеческую деятельность стала возлагаться ответственность за формирование климатических трендов, обусловленных выбросами парниковых газов – продуктами сгорания ископаемого топлива, значительную часть которых составляет углекислый газ. Оказалось, что масштабные атмосферные выбросы СО2 чреваты строго полярными последствиями.
С одной стороны, повышение уровня углекислого газа в верхних слоях атмосферы обуславливает реальность охлаждающего тренда, то есть атмосферного похолодания. И эта тенденция при ее реализации может, как предполагается, осложнять проблему сохранения озонового слоя или безопасного развития космических разработок и, в частности, функционирования орбитальных спутников.
С другой стороны, те же самые парниковые газы, концентрирующиеся в нижних слоях атмосферы, являются причиной нагревания воздушной оболочки вблизи земной поверхности. Иначе говоря, приземное потепление как антропогенный фактор стало рассматриваться в качестве определяющего температурного тренда. Он характеризует не только динамику современной цивилизации, но и ее стратегические перспективы.
Неудивительно, что мировое научное сообщество в этой связи озаботилось, во-первых, проблемой сокращения выбросов углерода в атмосферу и, во-вторых, разложением газообразных углеродных соединений, стремясь повысить степень их утилизации (см., например, The Journal of CO2 Utilization). Инновационные технологические перспективы связывались не только с приближением эпохи углеродной нейтральности, но и с появлением экономического интереса, обусловленным возможным масштабным производством ряда веществ, в частности – водорода.
Становится жарко
Во всяком случае, с начала 90-х годов ХХ века тренд глобального климатического потепления как результат антропогенных выбросов СО2 и других парниковых газов становится определяющим при оценке планетарных стратегических перспектив цивилизации. Именно тогда на полях Саммита Земли (Рио-де-Жанейро, 1992) представители правительств 154 стран (из 179 стран – членов ООН) приняли Рамочную концепцию ООН об изменении климата. Она ориентирована на активизацию совместных усилий международного сообщества по преодолению последствий негативного воздействия человечества на естественные природные связи. Эти представления были подтверждены в рамках Киотского протокола (Япония, 1997), направленного на сокращение выбросов парниковых газов.
Тем не менее за последнее 30-летие международные усилия в этом направлении не дали существенного положительного эффекта. Напротив, данные ведущих мировых структур – Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства США (NASA), Национального управления океанических и атмосферных исследований, Всемирной метеорологической организации, Европейской службы по изменению климата Copernicus, Метеорологической службы Британии, Межправительственной группы экспертов по изменению климата (МГЭИК) – свидетельствуют: климатическое потепление на планете за последние десятилетия является объективной реальностью. И в основе этого феномена, по мнению большинства современных специалистов, масштабность выбросов, прежде всего углекислого газа, в природную систему.
И по данным Гидрометцентра РФ, прошедший год оказался «рекордно теплым» за всю историю наблюдений. Вызывает обоснованное беспокойство, скажем, аномальная температура на большей части Антарктиды, превышающая (уже в течение нескольких месяцев) средние показатели более чем на 10 градусов. Copernicus зафиксировал: в Японии воздух прогревался до 37 градусов Цельсия, в Центральном Китае – до 42, в Испании – до 44 градусов.
Впрочем, мировая ситуация в этом контексте отнюдь не равномерна.
Если аномально жаркое лето было зарегистрировано на всех континентах Северного полушария (к примеру, в Евразии и Северной Африке нормы превышены на 1–3 градуса и более, а в Северной Америке – на 1–2 градуса и более), то в ряде других оказалось несколько прохладнее обычного. При этом средняя температура в приземном слое атмосферы все же превысила многолетние показатели.
Напомню: Конференция ООН по изменению климата (Париж, 2015) приняла Парижское соглашение, в соответствии с которым мировое сообщество согласилось приложить все усилия, чтобы глобальное потепление было ограничено уровнем ниже 2 градусов Цельсия по сравнению с доиндустриальным периодом. Тем не менее и международные исследовательские центры, и независимые аналитики приходят к выводу, что «красные зоны», намеченные десятилетие тому назад, уже близки к нарушению или уже иногда преодолеваются.
Во всяком случае, в прошедшем десятилетии показатели составили минимум часть градуса. На взгляд «чайника», это незначительная величина, которая характеризуется, однако, специалистами как «беспрецедентно рекордная».
С другой стороны, глобальные изменения температуры выявляются в реальных социоприродных процессах. А еще в большей степени – в футурологических построениях, экстраполируемых в предвидимое будущее.
Специалисты считают, что нынешняя масштабная систематичность климатических и погодных экстремальных явлений (тайфуны, ураганы, наводнения и др.) обусловлена именно планетарным потеплением, наносящим ущерб мировой экономике, ухудшая социально-экономическое положение населения, реально угрожая человечеству.
Темпы таяния ледников в полярных и горных районах ведут к повышению уровня Мирового океана. Прогнозируется затопление ряда крупнейших мировых центров урбанизации и культуры. Называются Нью-Йорк и Рио-де-Жанейро, Шанхай и Осаки, Венеция и Санкт-Петербург… Под угрозой оказывается само существование маленьких островных государств Тихого океана – Кирибати, Тувалу и других.
Засуха планетарного масштаба, особенно в странах глобального Юга, является непосредственной причиной деградации почвенных ресурсов и сокращения объемов водных запасов.
Тем самым турбулентность современного мирового развития получает не только военно-политическое, но и природно-климатическое измерение, проникая в историческую перспективу глобального социума.
|
|
По данным ООН, человечество находится в опасной близости от критических показателей температуры планеты. Фото Reuters |
Действительно, с одной стороны, результаты недавнего исследования, проведенного Межправительственной группой экспертов по изменению климата (Earth System Science Data, 2024, v. 16, issue 6), показывают, что глобальное потепление, обусловленное выбросами парниковых газов, продолжается ускоренными темпами. А с другой стороны, фиксируется «замедление» по сравнению с двухтысячными годами темпов роста выбросов CO2.
При этом, не отвергая значения антропогенных причин климатических изменений, начинают придавать все большее значение естественным – природным факторам. Вспоминают, к примеру, немного подзабытый феномен Эль-Ниньо, являющийся одним из определяющих факторов ежегодной глобальной изменчивости климата, начинающийся в районах Тихого океана. Именно с ним связывается экстремальный рост температуры и повышенное выпадение осадков, затрагивающие многие районы планеты, но преимущественно страны глобального Юга.
И еще: вернулись к обсуждению климатических последствий природных явлений. Скажем, о влиянии солнечных циклов или возможности смещения тектонических плит, способствующего увеличению скорости реакций, связанных с увеличением объемов углекислого газа в атмосфере планеты.
Более того, известная «климатическая неопределенность», то есть некоторое «мировоззренческое балансирование» между трендом на потепление и трендом на климатическое похолодание, позволила появиться и отчасти закрепиться мнению, вообще отрицающему реальность климатических планетарных изменений. «Климатический скептицизм» базируется, с одной стороны, на критическом подходе к абсолютизации антропогенных причин планетарных температурных изменений; а с другой – выявлении фактов «недостоверности» представленных информационных материалов.
В этой связи вспоминают нередко о «Климатгейте» (Climategate), который называют «самым страшным научным скандалом нашего поколения» (The Telegraph on 28 November 2009). Он связан с утечкой информации (ее «фальсификацией») с серверов Центра по изучению климата университета Восточной Англии.
Логичен вопрос: почему сегодня эксперты фиксируют разрыв между научным консенсусом (ибо большинство климатологов в целом согласны с современными научными трендами) и общественным мнением (которое «раздирается» противоречивыми суждениями по базовым климатических проблемам)? В реальности оказывается, что немалая часть информации, вырабатываемой в мировых исследовательских центрах, искажается в процессе ее восприятия на обывательском уровне.
При этом считается, что европейский социум в большей степени адекватно реагирует на выводы климатологов по сравнению с общественным мнением, например, в США. Более того, мнение американского обывателя в существенной мере зависит от его идеологической направленности (The Conversation, August 7, 2024): если более 80% избирателей-демократов связывают планетарные климатические изменения со «значительными последствиями человеческой деятельности», то республиканцы относятся преимущественно к этим воззрениям более скептически – лишь 40% ассоциирует климатические тренды с человеческой деятельностью.
Во всяком случае в США достаточно широко воспринимается идеология «климатического скептицизма» (К. Haltinner, D. Sarathandra. Inside the World of Climate Change Skeptics. University of Washington Press, 2023).
Можно было предположить, что в условиях РФ экологическая информация не только систематически поступает в общественное пространство, но и адекватно воспринимается социумом. Это представление было отчасти поколеблено, когда стали доступны результаты (февраль 2020 года) опроса ВЦИОМ: около 40% россиян назвали глобальное потепление «надуманной проблемой». Но еще больше поразили цифры недавнего исследования (февраль 2025 года): почти 50% опрошенных россиян, не учитывая мнение экспертов, восприняли климатические изменения не как следствие деятельности человека, а как результат «неизбежного природного явления».
Очевидно, что повышение «степени скептицизма» общественного сознания по отношению к глобальной проблеме климата, рассматриваемой мировым научным сообществом как одной из ключевых в контексте реального выживания цивилизации, вряд ли будет способствовать ее конструктивному разрешению.
Энергетика vs экология
Таким образом, все, в сущности, мировые форумы последнего тридцатилетия, на полях которых обсуждался феномен реальных (и потенциальных) ПКИ, исходили, – не отвергая значения природных факторов, – из доминанты причин антропогенного характера, связанных преимущественно с выбросами парниковых газов, в особенности СО2. Первый раунд (да и матч в целом) был, как казалось, выигран – мировое сообщество согласилось скорректировать развитие энергетического планетарного потенциала с природоохранными ограничениями.
Впрочем, отнюдь не однозначно складывается мировая климатическая ситуация и в условиях следующего раунда.
По данным The World Population Review (2025 год), рейтинг стран, лидирующих по выбросам углекислого газа, выглядит следующим образом: КНР – 1; США – 2; ЕС (обобщенные данные 27 европейских стран) – 3; Индия – 4; РФ – 5. При этом суммарная эмиссия СО2 первых двух стран рейтинга составляет более 40% общемировых выбросов.
Между тем пример Китая впечатляет. Последние пять лет в рамках государственного планирования реализуется план, включающий снижение углеродного выброса на цифру, немногим менее 20%. Летом 2024 года Госсовет КНР представил план ускоренного создания «двойной системы контроля», но не потребления энергии (что учитывалось прежде), а общего объема углерода и интенсивности его выбросов на единицу ВВП.
По существу, лидеры Китая исходят из тезиса, в соответствии с которым стратегическое развитие страны предполагает сдерживание радикальных климатических изменений. Иначе говоря, речь идет о том, что к 2030 году страна должна достичь максимума выбросов СО2, а затем выйти на уровень углеродной нейтральности.
Очевидцы в изумлении: аура не только пекинских, но и других крупных китайских городов кардинально изменилась – преобладает необычная для современных мегаполисов тишина. В основном потоке движения – электромобили, легко узнаваемые по характерным номерным зеленым знакам. В КНР наблюдается беспрецедентный рост электромобилей: в 2024 году на страну пришлось более 60% их мировых продаж.
Сейчас немногим более 30% электроэнергии производится в стране с применением гидро- и геотермальной энергии, ветровой и солнечной энергии. Но уже к концу 2025 года предполагается приблизить долю использования возобновляемого топлива к 60% национальных энергетических мощностей.
Современный статус КНР уникален: с одной стороны, страна носит «желтую майку» лидера по выбросам СО2, а с другой – она мировой лидер по инвестициям в стратегию энергетического перехода: от ископаемых (традиционных) к возобновляемым (инновационным) ресурсам энергии.
КНР – драйвер альтернативной энергетики. В стране, где действуют пять из шести крупнейших компаний, производится немногим меньше 80% мировых солнечных модулей. Именно в Китае находится более половины крупнейших производителей ветряных турбин. Более того, до 70% мирового лития, который лежит в технической основе зеленой энергетики, производится в КНР.
Контрпример демонстрируют США. В марте 2025 года республиканская администрация подготовила «Проект 2025», план Дональда Трампа по изменению национальной энергетической политики.
Прежде всего предлагается отказаться «от войны с нефтью и природным газом» (war on oil and natural gas). То есть национальные энергетические перспективы связываются не с альтернативными (возобновляемыми) источниками энергии, а с ископаемым топливом. Речь идет об отмене правил, ограничивающих его добычу; расширении разведки нефти и газа; открытии земель федерального подчинения для бурения и снижения ограничений для развития традиционных энергетических отраслей. При этом намечается сокращение федеральных субсидий возобновляемых источников энергии, а освободившиеся ресурсы планируется перенаправить на процессы разработки ископаемого топлива.
«Изнутри» нынешней администрации активно поддерживается «Великое американское возвращение» (the Great American comeback). Имеется в виду преодоление экологической политики, «сдерживающей» национальный экономический динамизм, предполагающий всестороннее использование федеральных природных ресурсов, в особенности потенциала ископаемого топлива.
«Извне» в этой связи преобладают, кажется, критические суждения. Тем не менее, с одной стороны, признается реальность провозглашения стимулирующих условий для интенсивного развития национального экономического потенциала. С другой стороны, отмечается, что обозначенные федеральные тренды не только связаны с отказом от природоохранной политики демократических администраций, но в их рамках отчетливо даже и не формулируется национальная стратегия, предусматривающая предотвращение национальных экологических изменений.
Еще совсем недавно Евросоюз выступал как лидер мирового экологического движения, цель которого – сокращение выбросов парниковых газов на 55% к 2030 году и выход на континентальный уровень углеродной нейтральности к 2050 году. EGD (European Green Deal) – дорожная карта перехода к зеленой экономике, до недавнего времени воспринималась в качестве реальной стратегии, ориентированной на региональную «приспособляемость» к прогнозируемым климатическим изменениям.
Тем не менее турбулентность современной мировой военно-политической ситуации осложнила продвижение европейского социума в зеленом направлении. Более того, острота мировой (и региональной) социально-экономической ситуации вынуждает лидеров ЕС отчасти уменьшить «степень амбициозности» провозглашенного зеленого курса. С критикой нынешних трендов, реализуемых за счет аграрного сектора, отвергая, к примеру, использование современных (химических) средств защиты урожая, выступают фермеры Баварии или крестьяне Великопольского воеводства, перекрывающие тракторами улицы ближайших городов.
Отвечая на подобные акции, структуры ЕС корректируют направления европейского экологического законодательства не только в сторону «природоохранной повестки», но с учетом эффективности экономической динамики – поддержании конкурентоспособности бизнеса. Иначе говоря, воспринимается необходимость учета социально-экономической компенсации реализации EGD.
В складывающейся мировой политической турбулентности отчетливо выявилась зависимость европейской энергетической инфраструктуры от внешних поступлений ископаемого топлива. В этой связи акцент на стратегию «энергетической безопасности» стран – членов ЕС обернулся не только трендом диверсификации европейского энергетического потенциала, но и большим вниманием к перспективам региональной возобновляемой энергетики. По данным Евростата (февраль, 2025), доля ВИЭ в общем энергопотреблении стран ЕС уже несколько превышает 45%; в отдельных регионах – еще больше.
В Индии намечается тренд к преодолению зависимости национального развития от ископаемого топлива. Еще в августе 2022 года кабинет министров Индии принял, согласно международным документам, Национальный план действий по изменению климата. В соответствии с ним страна, как предполагается, выйдет на уровень углеродной нейтральности, достигнув к 2070 году состояния «нулевых выбросов».
Иначе говоря, представлена национальная стратегия «энергетического перехода», в основе которой – стремление к декарбонизации используемых ресурсов. Более того, разработана дорожная карта выхода Индии на цели декарбонизации уже к 2030 году (Roadmap to India’s 2030 Decarbonization Target. New Delhi. 2022). Впрочем, на пути реализации национальной программы энергетического перехода немало препятствий. И одно из базовых – неуклонный рост спроса на энергоресурсы, обусловленный динамичным экономическим развитием Индии. Заметим, Индия занимает одно из первых мест в мире по добыче угля: на угольные электростанции страны приходится более 70% вырабатываемой энергии.
Тем не менее перспективный тренд Индии – использование возобновляемых источников энергии, особенно гелиоэнергетики. Специалисты считают, что обострение энергического дефицита в современных условиях Индии обусловливает драйв, необходимый для использования потенциала солнечной энергии. Уже сейчас страна входит в тройку стран, лидирующих по объему гелиоэнергетического производства.
В соответствии с Индексом эффективности борьбы с изменениями климата за 2022 год ни одна из 64 стран не соответствовали полностью необходимым требованиям. При этом Индия вошла в первую десятку стран, эффективно реализующих международную климатическую доктрину.
Тень «ресурсного проклятья»
В российских условиях складывается противоречивое отношение к климатическим реалиям.
С одной стороны, в документах государственного планирования фиксируется тренд на реализацию политики управления в области ограничения выбросов парниковых газов: выход на их «низкий уровень» соотносится с 2050 годом. Но уже к 2030 году выбросы СО2 не должны превышать 70% от уровня эмиссии начала 90-х годов.
Несомненные энергетические перспективы связываются с альтернативной энергетикой. Впрочем, на нее сейчас приходится незначительный процент национального энергетического рынка. При этом все, в сущности, решения мирового сообщества последних десятилетий природоохранного характера в той или иной мере поддерживались российской стороной.
С другой стороны, около 60% энергетического потенциала РФ вырабатывается за счет ископаемого топлива. На ее территории находится несколько менее 14% мировых запасов нефти. Нефтегазовые доходы составляют значительную часть бюджета страны, масштабы которого позволяют поддерживать сравнительно высокие показатели национального социально-экономического развития в условиях высокой степени турбулентности мировой военно-политической ситуации, осложняющих российский экспорт.
Климатическая доктрина РФ (октябрь 2023) определяет стратегические направления деятельности государства, создает предпосылки для регулирования антропогенного влияния на климатическую систему, обеспечивает устойчивый экономический рост при снижении углеродного следа. В ее основе – развитие низкоуглеродных технологий, повышение эффективности использования энергетического потенциала и внедрение методов и механизмов регулирования выбросов парниковых газов.
«Ресурсная подушка» РФ позволяет национальной социально-экономической системе выстоять в условиях санкционных ограничений. Тем не менее экспертная позиция состоит в том, что зеленая повестка, включающая и климатическую стратегию, может стать предпосылкой преодоления остроты мировых конфронтационных трендов.
Третий раунд
По данным ООН, человечество находится «в опасной близости» от критических показателей температуры планеты, десятилетие назад обозначенных в решениях Парижского соглашения. В соответствии с условиями пакта эти температурные показатели должны фиксироваться в течение 20-летнего периода наблюдений.
Иначе говоря, в распоряжении глобального социума – два десятилетия, чтобы окончательно разобраться с перспективами энергетической стратегии цивилизации. Оценивая их, исходим из ориентиров позитивного сценария ближайшего будущего, в рамках которого снижается «степень турбулентности» планетарной социально-политической ситуации, а международныe климатические и экологические соглашения возвращаются к «работе» в полном объеме их полномочий.
Динамизм цивилизации обусловливает неизбежность роста мировых энергетических потребностей. Их реальное удовлетворение предполагает, с одной стороны, непременное использование потенциала мировых органических топливных ресурсов, а с другой – все более масштабный переход к альтернативным формам энергетики. При этом развитие «цифровой энергетики» ориентируется на рациональную трансформацию целостного ресурсного потенциала человечества, когда инновационные технологические тренды «вписываются» в естественную природную среду.
Современная цивилизация вступает на стратегический путь развития между Харибдой энергетического роста, соответствующего экономическим потребностям неуклонно возрастающего населения, и Сциллой экологических стереотипов, исходящих из возможности сохранения равновесия между глобальным социумом и биосферой. Реализация этого тренда – основа его экологического выживания в исторической динамике.
