Григорий Заславский
Сцена из спектакля «Аквитанская львица». Наталья Савченко в роли Элинор. Ее мужа играет режиссер спектакля Дмитрий Краснов. Фото Сергея Шмуня
Без подвигов, по-моему, актерская жизнь немыслима. Некоторые актеры публично признаются: мол, хотел бы умереть на сцене – не подозревая, как эта трагическая развязка испортит вечер зрителям, если она произойдет, к примеру, в начале спектакля... Но вот играть с температурой в театре – нормальное дело. Однажды на доске объявлений в МХТ я прочитал приказ Табакова, объявлявшего благодарность артисту, который не подвел театр, не сорвал спектакль – отыграл и только после разрешил себе разболеться. Очень красивый был текст.
А в Туле, войдя в зал, я сразу обратил внимание на сильно наклонный помост, чрезвычайно неудобный для актеров, впрочем, похожий – в том же «Ленкоме», в «Шуте Балакиреве». Порой таким вот странным образом сценографические неудобства мобилизуют необходимые актерские эмоции, ну а мысль режиссерская – земля дыбом – в этой политической мелодраме очень даже ко двору.
Савченко умеет быть разной, в тот же день с утра она вышла в характерной роли в «Воскресении» по Толстому, а в «Аквитанской львице» играет умную строительницу империй, война детей для нее – очередная шахматная задачка. Но вдруг – повернулась, неловкое движение, падает. И никак не встает. Зал замер.
В театре всегда есть место подвигу. Вытаскивая какие-то подходящие по роли слова, собрав все силы, актриса поднялась, в глазах остальных в эти минуты был плохо скрытый испуг, поскольку лицо Савченко было белым. Она доиграла сцену, ушла. Актеры продолжили диалог, одна сцена, другая, наконец она – как и положено по пьесе – снова вышла, с одной стороны рука была скрыта шелковой накидкой. Уже после спектакля я узнал, что за 10 минут успели вызвать «скорую», «скорая» приехала, поняли, что перелом, наложили шину, сделали обезболивающий укол – и Савченко вышла на сцену. И доиграла спектакль. Зал, на премьере полный, устроил овацию. Героическая женщина и весь театр тоже – все же нервничали, это понятно.
Я написал об этом в Facebook. Завязалась дискуссия. Знакомая, известная журналистка, первой откликнулась: «Героизм в мирное время... Может, надо было объяснить зрителям, что случилось, перенести спектакль с теми же билетами?» Но в театре так нельзя. Это не по-театральному. Не по-русско-театральному, – тут же последовал ответ. Нет, не только.
В Берлине играли «Валленштейна», 10-часовая сага по Шиллеру, поставил Петер Штайн, в главной роли – Клаус Мария Брандауэр, играли на бывшем пивзаводе на окраине города, где выстроен был специальный амфитеатр на полторы тысячи мест, билеты были проданы на все 30 спектаклей. И вот, наверное, на 25-м или 26-м, неловко повернувшись, Брандауэр упал и сломал ногу. Доиграл. Следующий спектакль за него весь текст прочитал сам Штайн, а уже на следующем Брандауэр снова был в строю, он передвигался в инвалидном кресле, мизансцены чуть-чуть изменили.
Нужны ли такие подвиги, такие эксперименты над своим здоровьем, даже жизнью? Публика, когда знает, всегда в таких случаях поддерживает, дарит «дополнительную порцию» аплодисментов. А это, в свою очередь, артисту заменяет лишнюю таблетку или укол. Не лишнюю – в данном случае необходимую.
Тут же начали рассказывать свои истории: «У нас тоже актер сломал ногу перед спектаклем. Спектакль – своего рода визитная карточка филиала Малого, идет 3,5 часа. Уколами накололи, гипс наложили. Перелом был со смещением, но доиграл. И подвиги эти нужны. Прежде всего зрителю, который идет в театр за впечатлением. Все, конечно, посочувствуют, но осадочек, как говорится, останется от такого вечера».
Другие – отказывались это понимать: «Простите великодушно, можно я с вами поспорю? Я не из театральной среды, из бизнеса. О, да, другая группа крови, если хотите. Но я обожаю театр и с удовольствием и трепетом хожу туда, вожу туда маму, мужа и друзей. И я не хочу, чтобы ради меня на сцене мучился живой человек. Я хочу, чтобы он был здоров и счастлив, и сам получал удовольствие от того, что делает, – тогда и я буду получать удовольствие, за которым в театр пришла. Я понимаю подвиги ради спасения жизни, здоровья, будущего и пр., но мне кажется довольно циничным, эгоистичным, да чего уж там, – граничащим с садизмом получение удовольствия от того,что перед тобой на сцене играет человек, через силу превозмогающий боль, страдающий от боли. Лично мне этот подвиг не нужен. Я не за этим в театр хожу».
Но в театре – свои законы, может быть, не такие великодушные и «общечеловеческие»: когда на сцену выходит порядка 30 актеров, которые отменили съемки, спектакли, да что хотите, оставили грудного ребенка ради работы, когда 15 монтировщиков собирали декорации, столько же осветителей ставили свет, 2 звукорежиссера готовили звук, 8 костюмеров гладили исторические костюмы и одевали актеров, гримеры всех этих людей причесывали и гримировали, и, главное, когда нет возможности вызова замены вот этому актеру, тогда спектакль отменить не имеют права. Если зрители уже в фойе, даже вошли в зал… На то он и актер, чтобы сыграть не только Y., но еще и его же, но без сломанной ноги!
Очень часто актеры, которых, если речь о стариках, буквально за руки подводят к сцене, а они – прыг в пятно света и вдруг – оживают и готовы не только бодро разговаривать, но даже танцевать.
Можно, наверное, представить ситуацию – по-человечески: Савченко уносят со сцены, выходит худрук, просит у всех прощения: билеты можно сдать, деньги получить в кассе или прийти на следующий, любой другой спектакль… И всем – плохо. Зрители – потеряли вечер, актеры – не доиграли, а как бы чувствовала себя Савченко? Всех подвела, да еще и руку сломала! А тут – все в итоге счастливы: публика – поддержала актрису и своими глазами видела, КАК это бывает, актриса – не подвела никого, доиграла… Вот только рука сильно болит и уже у подъезда дежурит машина, чтобы везти ее в больницу. Рука очень сильно болит… Зато – как аплодировали, и каждый, кто был с ней на сцене, готов был в любую секунду быть рядом.
А вот еще история: «В Театре оперетты на моих глазах во время спектакля девушка сломала ногу. Но доиграла со сломанной ногой – ее подносили к сцене, фактически выталкивали из-за кулис, и она весело пела и танцевала, а потом падала в кулисы на те же руки. Зритель ничего не заметил. И это было прекрасно! Когда на театре актеры перестанут совершать маленькие и не очень подвиги, перестанут выкладываться до последнего, тогда театр закончится». А еще вот: «Аналогичный случай произошел в ГАБТе на премьере «Руслана и Людмилы». Елена Заремба – Наина сломала руку в первом же действии. Затянувшийся антракт, «скорая», и певица в гипсе таки остается на сцене до конца, зрители даже ничего не заметили, так как больная рука была закрыта небрежно наброшенной шубой». Я этот случай тоже помню.
И Вероника Долина пишет: «Нет, не на фиг такое геройство. Обыденное Преображение и есть главное человеческое назначение. Назначение. Не казаться, а быть лучше, выше и волшебней, чем некто со сломанной рукой в травмопункте... Это очень важно, очень».
А актриса Юлия Ауг написала, что в этом, она уверена, «нет геройства. Полтора года назад мне раздробило руку, то есть это не был простой перелом, а открытый, с инфицированными ранами и множественными отломками. Это случилось в ночь с 27 на 28 июня, а 29 июня я была в кадре, на съемочной площадке. Я благодарна продюсерам, что они не стали искать другую актрису, а позволили мне, рискуя, придумать вместе с художниками и с хирургом такой гипс и костюм, что я смогла работать в кадре. А потом, в августе, мне сделали операцию, собрали кость на титановую пластину, поставили имплант, потому что не удалось сохранить все отломки, некоторые были мертвыми. И опять, на этот раз через три дня, я была на съемочной площадке. Мне надо было попасть в Киев, хирург запретил после операции лететь на самолете, и муж отвез меня в Киев на машине. Это нормально. Когда мне было 20 лет и я служила в Питерском ТЮЗе, я упала с трехметрового помоста на железные рельсы, это был «Маленький принц», и я играла розу. От падения у меня вылетела коленная чашечка и порвался мениск, но мне в голову не пришло уйти со цены. Я доиграла спектакль до конца, тоже с заморозкой, а потом на «скорой» уехала в больницу. Так воспитывают в театральных вузах. Это же не профессия, это образ жизни, это образ мысли. Просто ты иначе не можешь».
И сразу вспомнили Людмилу Гурченко, которая, сломав ногу, танцевала и садилась на шпагат в «Бенефисе», при том что в ноге сидели металлические скрепки, и между съемками ее переносили с места на места – она почти теряла сознание от боли. Но иначе не могла – потому что Актриса, и это – ее жизнь.
Вот и Савченко – такая вот Актриса. И это ее – жизнь. Спасибо от зрителя, специально приехавшего посмотреть на нее из Москвы.
Дарья Гармоненко 
