Ирина Осинцова
Ленин оказался самым обычным человеком, который просто-напросто работает двойником вождя мирового пролетариата на Красной площади. Фото Reuters
...На сцене шел заключительный акт «Макбета». Знаменитый английский актер Лоуренс Оливье в роли короля Макбета сражался с Макдуфом за жизнь, трон и корону, но параллельно краем уха слушал шипенье помрежа из кулисы: «Лоуренс! В этой битве ты должен проиграть!»
Я думаю, это шипенье не могло не раздражать актера, но таково было распоряжение дирекции театра. Дело в том, что на одном из спектаклей сэр Лоуренс так отчаянно бился с соперником, что на какой-то момент забыл, что он – актер, играющий роль, и чуть было не изменил концовку пьесы Шекспира, почти зарубив исполняющего роль Макдуфа. С этого случая в момент сей эпичной сцены в обязанность помрежа входило стоять в кулисе и напоминать Лоуренсу Оливье, что он актер, что он на сцене, что сейчас XX век, а не IX и кто тут должен умереть. Но даже с подобными экзерсисами сэр Лоуренс не переставал быть выдающимся актером.
Но, например, Шаляпин считал, что такое «погружение» в роль не имеет ничего общего с профессией. Он писал: «Бессознательность творчества, о которой любят говорить иные актеры, не очень меня восхищает. Говорят: актер в пылу вдохновения так вошел в роль, что, выхватив кинжал, ранил им своего партнера. По моему мнению, за такую бессознательность творчества следует отвести в участок...»
Вобще-то, когда актер на сцене теряет границы между театром и жизнью, это должно настораживать, а не восхищать. История балерины Ольги Спесивцевой тому наглядное подтверждение. Бывало, после исполнения сцены смерти Жизели в одноименном балете Адана она теряла сознание, и привести ее в чувство получалось не сразу. И дело было не в сложности хореографии, а в глубине переживаний – ее героиня умирала на сцене, и она почти умирала вместе с ней.
Были у Спесивцевой и другие странности. Своих мужчин она часто принимала за графа Альбера, персонажа из этого же балета, возлюбленного Жизели, из-за предательства которого та умерла. Даже был случай, когда Спесивцева влюбилась в своего партнера по этому балету, Сержа Лифаря, – влюбилась всерьез, со всей пылкостью своей натуры, а узнав, что он не питает к ней ответных чувств, предприняла попытку самоубийства. Ее чудом поймали, когда она пыталась выброситься из окна на мостовые Парижа.
|
|
Ольга Спесивцева со всей пылкостью натуры влюбилась в своего партнера по балету «Жизель». Фото с сайта www.beautifulrus.com |
И у меня однажды был такой момент, когда мне показалось, что я проваливаюсь в историю, которую мы на тот момент играли на сцене.
Мы тогда ставили спектакль о Сергее Есенине. Готовясь к постановке, актеры обычно читают много исторической и биографической литературы вокруг и рядом с сюжетом пьесы, смотрят фильмы и уже существующие постановки – короче, проникаются эпохой и персонажами.
Вообще в момент постановки, если она тебя захватывает, ты репетируешь мысленно все время: дома, в транспорте, засыпая в кровати. Можешь говорить с ничего не подозревающими людьми фразами из пьесы, надевать на себя манеры поведения своего героя... В лучшем случае ты ведешь себя слегка странно, в худшем – ты Джарред Лето, который, вживаясь в роль Джокера, буквально терроризировал своих коллег, рассылая им очень странные подарки – кому коробку пуль, кому живую крысу. Бедная Марго Робби, на которую та выскочила из коробки!
Так вот, репетировали мы «Есенина». Я ехала в метро в театр и читала очередную биографию Сергея Александровича. На страницах книги как раз описывались революционные события 1917 года. Читаю о том, что Есенин и имажинисты за одну ночь переименовали улицы Москвы и расписали стены Сретенского монастыря цитатами из своих стихов. Айседора Дункан мечется с красным флагом по страницам… Хаос вперемешку с гениальностью.
В какой-то момент отрываюсь от книги, чтобы проверить, не проехала ли свою станцию, и вижу, что напротив меня, буднично прислонившись к дверям, стоит... Ленин. В кепочке, костюме-тройке и тренче. Синий галстук в мелкий рисунок. Словом, все как в советских учебниках моего детства. Совершенно реальный Ленин.
Я оторопела. Огляделась по сторонам. Остальные пассажиры не обращали на вождя пролетариата никакого внимания, все были заняты своими делами, кто разговаривал по мобильнику, кто читал книгу, на Ленина ноль реакции – ни впрямую, ни украдкой.
И вот тут мне стало тревожно – получается, я одна его вижу? Неужели я так впечатлилась есенинской эпохой, что мне уже начинают мерещиться его современники? Возникает вопрос – а почему мне привиделся именно вождь мирового пролетариата, а не что-то более близкое по взглядам и мироощущению? Добро бы Блок или Мейерхольд!
Ленин продолжал спокойно ехать в вагоне и вообще не выглядел призраком. Озадаченная, я вышла на своей станции, а вагон с Ильичем скрылся в туннеле. Я проводила его недоуменным взглядом.
Добравшись до театра, рассказала коллегам о своем приключении. У них это не вызвало никакого фантасмагорического ужаса, мы вместе посмеялись и посетовали, что роли Инессы Арманд в спектакле не предусмотрено. И все-таки вопрос, что же я такое увидела в вагоне метро, не покидал меня. Будучи не склонным к мистицизму человеком, я понимала, что наверняка есть какое-то рациональное объяснение, но уж больно велико было сходство по всем параметрам.
Объяснение нашлось через пару лет. Как-то возвращаясь домой после вечернего спектакля, я зашла в круглосуточный супермаркет и, подходя к кассам с покупками, вдруг снова увидела его. Ленин расплачивался за курицу-гриль, чекушку и сигареты, был нетрезв и шутил с кассиршей.
От загадочности предыдущей нашей встречи не осталось и следа. Флер есенинской эпохи оказался прозой современной Москвы. Ленин оказался самым обычным человеком, который, пользуясь своим сходством с историческим персонажем, просто-напросто работает его двойником на Красной площади. Видимо, в то утро, когда я его увидела впервые, он ехал на работу «в образе» (а я в своем).
Пригляделась к «Ленину» повнимательнее. За пару лет он осунулся и посерел. Тогда он выглядел благополучнее. Все-таки роли накладывают свою тень на актеров! А еще я подумала, как хорошо, что тогда этот персонаж не был плодом моего воображения: есть повод порадоваться за свое психическое здоровье.
Для людей, не причастных к театру, смерть артиста на сцене и многочисленные истории актерских безумий кажутся не просто романтичными, но словно являются подтверждением таланта. На самом деле это не так. Это искалеченная судьба, каких много в нашем деле, и в этом нет никакой романтики. Вспоминаются слова Джулии Ламберт из романа Сомерсета Моэма: «...актерская игра – не жизнь, а искусство. А настоящее горе уродливо».
Кстати, Ольгу Аросеву как-то спросили, хотела ли бы она умереть на сцене. И она ответила: «Ни в коем случае! Я своего зрителя уважаю. Я найду в себе силы доползти до кулисы!»
