Василий Шевцов Н.В. Гоголь. Мертвые души. - М.: АСТ, 2004, 456 с.
Вот уже полтора столетия Россия ищет ответ на вопрос: "Почему Гоголь сжег второй том своей поэмы?" Позже вопрос этот был разобран на две составляющие: "Кто виноват?" и "Что делать?" То есть понятно, что вышла графомания, но почему, почему?! Гоголь - автор красочных "Вечеров на хуторе..." и "Миргорода", леденящих душу "Петербургских повестей", гомерического (в смысле хохота) "Ревизора" - вдруг сломался именно тогда, когда подошел к главному труду своей жизни, который должен был сказать главное, ПОСЛЕДНЕЕ слово о России. И начал лепить шаблонных героев, ведущих неправдоподобные диалоги и действующих подобно шахматным фигурам на строго расчерченной доске.
Напомню, первый том, который все мы прекрасно помним по экранизации Михаила Швейцера (там, где в роли Чичикова - Александр Калягин), - это, по замыслу Николая Васильевича, ад российской действительности: изображенным там героям души своей в царстве грядущем не спасти. Второй том, от которого сохранились жалкие останки, - чистилище, там указывается путь к искуплению. И, наконец, третий, вовсе не написанный, - это рай на земле, то есть коммунизм. В целом же должна была выйти "Божественная комедия", переложенная на отечественный лад и без мифологических аллегорий. В русле, так сказать, натуральной школы (оставим Владимиру Набокову ядовитое шипение в адрес неистового Виссариона).
И вот, значит, ад-то как раз получился роскошный: шик и блеск, душа радуется читать и глаза не устают перечитывать. Гремит оркестр на губернском балу, скрыпит так и не доехавшее до Москвы дорожное колесо, уютно клубится дымок маниловской трубки... И льются невидимые миру слезы нашего вечного современника - капитана Копейкина.
А как только вступаем на неровные просторы чистилища, взгляд то вязнет в непроходимой трясине, то подскакивает на первом же словесном ухабе. И при всем при том - парадокс! - читать интересно до безумия. Потому что про нас. И видно как на ладони, что ничего-то за эти 1,5 века не изменилось. Проблемы все до боли тривиальные. Вот смягчил прогрессивный помещик Тентетников своим крестьянам барщину, они и распустились, загуляли. А консерватор Костанжогло натянул покрепче удила, и вот итог: всеобщее довольство и благополучие. И двести тысяч дохода. В доход верится, а в довольство - с трудом. Это потом уже Достоевский договорил, что русского человека хлебом не корми, а дай вселенский вопрос разрешить.
Да ведь и без хлеба - никуда! Так вот между этими полюсами мы и колеблемся: свобода и нищета либо тюрьма и достаток. В который раз уже Россия сегодня готова сориентироваться на крепкого хозяйственника Костанжогло, но выйдет ли из этого толк? Видимо, лучшее, что может нас ждать, - это разворот обратно, в сторону гоголевского ада. А там - как кривая выведет. Пройдет энное количество лет, и снова заведется в душах разброд, в умах шатание, в хозяйстве нестроение - до нового подмораживания. Сухой и схематичный старческий рационализм закономерно оборачивается в России восторженным юношеским утопизмом, а твердо сознающей себя зрелости как-то места все не находится.
"Нет теперь никого во всем свете, кто бы был в силах воздвигнуть шатаемые вечными колебаниями силы и лишенную упругости немощную волю, кто бы крикнул душе пробуждающим криком это бодрящее слово: вперед, которое жаждет повсюду, на всех ступенях стоящий, всех сословий, и знаний, и промыслов, русский человек". Гоголю почудилось, что он-то и есть тот самый мессия, и началась его десятилетняя проповедь, которая - вот ведь незадача - ничего, кроме смеха и недоумения, не вызвала. А ведь Николай Васильевич было и рецепт прописал: сперва "душевное имущество" благоустроить, а земное само собой устроится.
Но история сложнее морали, и человек - бездна глубины неизмеримой. Идеократия, о которой мечтал Гоголь, была, есть и останется недосягаемым образцом, что бы ни утверждали неомонархисты, неосталинисты и прочие поборники тотальных проектов мироустройства. Рай на земле невозможен, хотя история движется усилиями по его приближению. В конце концов в каждом из нас живет Чичиков - мечтатель, путешественник, приобретатель, авантюрист. И эгоист, и прохиндей, и жестокий манипулятор. Осевший в своем поместье, благоразумный Чичиков в окружении столь же моральных своих сограждан, творящих с молитвой одно общее дело, - это фантом, убитый автором в зародыше.
Гоголь словно проверяет на прочность само мироздание, человеческую природу: сдвинется ли что-то в реальности, если выдать на гора всю правду и потом лихим росчерком пера - раздвинуть горизонт, разогнать нависшие над русскими селениями тучи и указующим перстом направить нас в счастливое будущее. Да полноте, декабристы ли разбудили Герцена или все тот же Гоголь?!. И не была ли Октябрьская революция - ну хоть отчасти! - попыткой развернуть несвершенный гоголевский план в жизненное пространство?
"Русь, куда же несешься ты? дай ответ. Не дает ответа"┘ Русская литература и новая русская история начинаются со второго тома "Мертвых душ". Неоконченного, сгоревшего, химерического. Так и не давшего никаких окончательных ответов на наши вековечные вопросы. Какой-нибудь Бодрийяр назвал бы его симулякром. Да только мы роток-то ему перекрестим, чтобы не ругался.
