Василий Шевцов У Чехова есть один вроде бы хрестоматийный, но при этом почти забытый рассказ - "Случай из практики". Я, во всяком случае, до того, как на днях взялся перечитать Чехова, совершенно его не помнил. Написан рассказ в 1898 году, и речь в нем идет о встрече с дьяволом. Сюжет прост. Врач-ординатор Королев отправляется по вызову на фабрику Ляликовых в нескольких верстах от Москвы. Больна хозяйкина дочь и наследница фабрики - двадцатилетняя Лиза: отец ее умер, фабрикой управляет мать. Наследница больна неопределенной болезнью - бессонница, нервы, "сердцебиение". Похоже на мировую скорбь и меланхолию: так болеют в сказках скучающие принцессы. Королев понимает, что ему здесь делать нечего и что лекарства не помогут. Поддавшись на уговоры, он, однако, остается переночевать, а утром возвращается в Москву.
История про то, что богатые, когда плачут, с жиру бесятся? Нет, девушка Лиза страдает хоть и чересчур деликатно, но по-настоящему: это выясняется в ее разговоре с Королевым. Она одинока, много читает и подвержена мистическим настроениям - намекает на то, что ночами видит дьявола. Королев в ответ на ее откровение не показывает вида, но читатель на этом месте должен вздрогнуть: ведь двумя страницами раньше сам доктор, решив прогуляться, разглядел в горящих фабричных окнах багровые глаза - да-да, те самые.
А перед тем как попасть в хозяйский дом, Королев (несложно догадаться, что это alter ego самого писателя) встречает по дороге рабочих - неопрятных, голодных, нездоровых, забитых нуждой и алкоголем. Впрочем, особой забитости вроде бы не видно: доктор о ней догадывается. Он кое-чего в жизни повидал и знает, что обычно стоит за с виду приличной капиталистической наружностью. Возможно, Чехов решил рассказать о контрасте между богатством хозяев и бедностью работников, о скрытых механизмах эксплуатации?
Иногда кажется, что от Чехова до Руссо или Прудона - рукой подать. Вот, скажем, подрядчик Редька из повести "Моя жизнь" излагает свою житейскую философию: "Я так понимаю, ежели какой простой человек или господин берет даже малый процент, тот уже есть злодей. В таком человеке не может правда существовать". Или в возвышенно-евангельском ключе, чтобы совсем уж до каждого дошло: "Нет и не может быть богатства праведного" (это уже другая героиня "Моей жизни"). Так, может быть, в "Случае из практики" Чехов решил продемонстрировать лживость, эгоизм, духовную слепоту фабричных хозяев - то, что укладывается в формулу "Фирса забыли"?
Однако рассказ совершенно непохож на плоскую моральную аллегорию. Главным образом, потому, что здесь нет и намека на наличие разрешающей все сомнения высшей инстанции - оплота правильности и нерушимости нравственного порядка. Как нет ее и за пределами литературы - и Чехов это понимает лучше, чем кто-либо другой из русских классиков "первой шеренги".
Еще один рассказ, "В овраге". Богомольная Варвара, жена торговца Цыбукина, жалуется: старик, дескать, обманывает покупателей. Но ничего, "у Бога суд праведный", он то есть разберет правых и неправых. На что сын Цыбукина Анисим, и сам на руку нечистый, отвечает мачехе: "Никто не станет разбирать. Бога-то ведь все равно нет, мамаша". В этих словах столько же циничного выверта, сколько спокойной констатации. Благостных картинок межклассового единения под сенью пасхального кулича в духе шмелевского "Лета Господнего" у Чехова представить никак не получается. Как не получается воззвать к совести тех, кто бессовестен: некому взывать, никто не может быть эталоном моральной чистоты.
Левые идеологи любого толка базируются на одном предположении, только по видимости саморазумеющемся: капиталисты эксплуатируют наемный труд, потому что лично им это выгодно. И до сих пор мы склонны видеть в "типичном предпринимателе" этакого Мистера-Твистера - самодовольного скупого рыцаря, вытягивающего злато из человеческих жил. Но вот мы оказываемся на реальной фабрике Ляликовых и встречаем совсем других героев. Мать, как наседка, кудахчущая над нездоровой дочерью; депрессивная, надломленная постоянным недосыпом дочь. Они только винтики в давно запущенном адском механизме - такие же, как их рабочие.
У Маркса капиталисты оказывались агентами безличной силы. В "Случае из практики" сила названа по имени: это дьявол, живущий на фабрике - историческом предшественнике "глобального супермаркета" и транснациональных корпораций. Чехов, по сути, сочинил русскую версию "Капитала", но не приписал к ней "Манифеста коммунистической партии". Почему? Да потому, что видел: в исторической круговерти нет победителей, есть только жертвы. И значит, вопрос "кто виноват?" лишен смысла. Как и второй вопрос русской интеллигенции - "что делать?". Разрушить все до основания и передать фабрику рабочим? Уничтожить саму фабрику? В мире, обустроенном дьяволом, некого карать и не за что бороться. И нужно смириться с тем, что лучшего мира мы так и не увидим. Остается только болеть, как болеет хозяйкина дочь из чеховского рассказа, - потому что в болезни мы хотя бы на время выключаемся из заведенного распорядка. Или дождаться утра, когда багровые глаза покажутся не такими уж страшными, и вдохнуть свежего воздуха.
Вот примерно об этом рассказывает Чехов: сам больной чахоткой, но, несмотря на предостережения, рвущийся в Москву - жить и действовать. Он разглядел в маскараде социальных ролей и экономических положений живых людей, которые тяготятся навязанной им реальностью и мечтают о совсем другой - полнокровной и сказочно красивой┘ Квиетизм, солипсизм, проповедь бездействия? Ну хорошо, возьмем, как говорится, шире. Кто извлекает выгоды из сегодняшнего глобального миропорядка? Джордж Буш-младший? Усама бен Ладен? Уго Чавес? Я никогда не поверю, что кто-то из них счастливее, чем сверкающие улыбками при виде фотоаппарата дети-попрошайки из африканской Гвинеи, - которым и в будущем ничего не светит, кроме унаследованной нищеты. Хотя┘ кто его разберет. Думаю, счастья и покоя всем приходится примерно поровну.
