Юлия Петровская Некоторые события минувшей недели способствовали оживлению споров вокруг планов США по размещению элементов ПРО в Европе. Прежде всего Соединенные Штаты продемонстрировали, что воспринимают озабоченность Москвы на самом высоком уровне. Джордж Буш позвонил Владимиру Путину и выслушал мотивацию российской обеспокоенности. Президент США, как сообщается, выразил готовность к детальному обсуждению темы ПРО и сотрудничеству в интересах общей безопасности.
Слова о «готовности к обсуждению и сотрудничеству» не обязательно подразумевают полноценную дискуссию, итогом которой может стать совместный проект. Однако некоторые наблюдатели именно так расценили официальные заявления, сделанные сторонами после разговора президентов. В ряде СМИ прошли сообщения со ссылкой на источник в МИД РФ о том, что Москва готова создать совместную с США систему ПРО, в том числе на российской территории, если Вашингтон откажется от планов размещения ПРО в Польше и Чехии. В субботу на Смоленской-Сенной прозвучало опровержение.
Итак, о сближении позиций говорить рано. Ничего сверхъестественного не произошло: просто Буш прервал постмюнхенское молчание и наконец отреагировал на критику Путина. Причем телефонный звонок объясняется не столько стремлением успокоить Москву (ее реакцию Вашингтон, несомненно, предвидел заранее, однако не считал должным добиваться консенсуса), сколько желанием приглушить недовольство в стане европейских союзников. Европейские элиты, выражающие несогласие с односторонними действиями США, призывают искать взаимопонимания как в рамках НАТО, так и с Москвой. Новое размежевание с европейцами – да еще с учетом обстановки на иракском и афганском фронтах – играет против Буша.
Задача Вашингтона в антиракетном сюжете – продемонстрировать «максимальную открытость» и стремление снять озабоченности, имеющиеся у союзников и России. Задача Москвы – склонить американцев к реальному диалогу взамен брифингов на тему «что такое ПРО и как нам бороться с иранской и северокорейской угрозами». Казалось бы, Москва вправе рассчитывать на некоторую взаимность со стороны Вашингтона после того, как пошла на уступки в иранском и северокорейском вопросах. Доказательством последнего служат две резолюции СБ ООН о санкциях в отношении Тегерана и согласие разделить наравне с другими державами бремя, сопряженное с демонтажем северокорейской ядерной программы. Однако прогнозировать достижение договоренностей между Москвой и Вашингтоном по ПРО крайне сложно, поскольку ракетная угроза для США и России принципиально разная.
Если Москва считает, что угроза со стороны Ирана и Северной Кореи не просматривается, то, по убеждению США, она вполне реальна. Таким образом, назначение системы ПРО, по версии Вашингтона, – прикрыть европейскую территорию от ракет средней дальности, которые, как считается, есть у Ирана, а также служить дополнительным средством от межконтинентальных ракет, которые могут быть выпущены по США в будущем с иранской территории.
Российские официальные лица утверждают, что американские коллеги не могут внятно объяснить спешку с размещением элементов ПРО и односторонность действий. В Москве рассматривают их как реконфигурацию американского военного присутствия в Европе. Особый акцент здесь делают на то, что развитие оборонительного стратегического компонента способно обесценивать наступательный потенциал другой стороны. Тем более что США не ставят для себя каких-либо ограничений. В том числе возможна эволюция боевого оснащения базы ПРО в Европе или размещение на ее основе широкой системы средств перехвата на континенте. Кроме того, отмечают российские специалисты, характер шахт, используемых для перехватчиков, копирует установки для пуска МБР. «Что в них будет через пять–десять лет?» – задается вопросом глава МИДа Сергей Лавров.
В планах США российские власти также видят фактическое отрицание возможности урегулирования проблем, связанных с распространением ОМУ, дипломатическим путем. И хотя Россия исходит из того, что американцы будут проводить рациональную политику, она не исключает, что Вашингтон предпримет новые силовые акции с далеко идущими последствиями.
Аргументы Москвы опровергнуть непросто. О том, что именно Вашингтон понимает под «сотрудничеством в интересах общей безопасности», можно будет судить лишь после начала конкретных переговоров.
