Алексей Богатуров На исходе 2003 года на геополитической карте Старого Света стали проступать новые рубежи. Этот процесс начался после распада СССР, высвободившего из-под контроля "естественные экономические и политические тяготения". Не сдерживаемые границами, они стали работать на формирование новых очертаний зон взаимного сближения и взаимного отталкивания государств. Из запертого внутри СССР закрытого региона Средней Азии и Казахстана стал формироваться регион Центральной Азии. Он не ограничен территориями старых советских республик. Фактически в него входит Афганистан (как минимум его таджикско-узбекские районы) и Синьцзян-Уйгурский район Китая (по крайней мере его северо-западные части с преобладанием уйгуров и казахов). Исподволь и поперек официальных границ возобновился прерванный советизацией Средней Азии процесс формирования центральноазиатской подсистемы международных отношений. Он непосредственно затрагивает интересы Пакистана, Китая, Ирана, а косвенно - России, Индии и - самое непривычное - США. Западная наука с любопытством взирает на происходящее, запуская в обиход новое выражение "Большая Центральная Азия" - Greater Central Asia.
Сходным образом расползается старая геополитическая карта Закавказья. На Азербайджан и Армению (несмотря на сопротивление последней) стратегическая обстановка вокруг Турции и Ирана начинает влиять сильней, чем положение дел в России. По политическим соображениям в Ереване стараются этот процесс замедлить, но не могут его остановить. Понятие "Средний Восток" (фактически - Иран и Афганистан), к которому привыкли в России, сейчас вообще перестало работать: идет формирование региона Большой Западной Азии (Greater Western Asia). В ее состав включаются Иран, Азербайджан, Армения и Турция. К северу от этого региона зависла в неопределенности Грузия. Если она уцелеет как единое государство, то скорее всего окажется, так сказать, последним и единственным представителем "Закавказья", тяготея к северу и, значит, к России. Если уже и формально распадется, то южная ее тоже вольется в Большую Западную Азию (БЗА).
Неясно с Ираком. Ряд авторов сегодня относят его к БЗА, другие - по-старому пользуются понятием "Ближний Восток" и относят Ирак к нему. Варианты возможны. Окажется Курдистан независимым (американские братья никаких гарантий не дают) - ему прямая дорога в БЗА. Уцелеет Ирак как единая страна (не могу себе этого представить, видя, как там "управляется" администрация Буша) - может быть, останется по традиции в составе Ближнего Востока.
Дело не в словах. Слова важны лишь потому, что они отражают новую реальность. А она заключается в том, что рухнул принцип обеспечения международной безопасности на региональной основе.
Регионализм - дитя регионализации, понимаемой как тенденция к преодолению границ между странами, полтора десятилетия умиляет экспертов своими достижениями в экономике и политике. За те же 15 лет он полностью подорвал основу региональной безопасности. Это еще одна структурная причина кризиса НАТО - главного военного союза ХХ века. Для того чтобы сохраниться сегодня, этот союз должен приобрести трансрегиональные, фактически общемировые функции. Но политической воли к этому нет, как нет согласия на сей счет среди европейских стран, для которых этот союз создавался и который они (похоже, ошибочно) считают "принадлежащим им по закону".
Десять лет назад руководители НАТО смеялись, когда (тоже в шутку) российские эксперты спрашивали, согласится ли альянс гарантировать границу России с Китаем, если когда-нибудь она вступит в ряды НАТО. Сегодня ни одна страна НАТО не удивляется, что у альянса фактически появилось "Центральноазиатское измерение" - как по-другому расценивать присутствие США, Германии, Турции, Британии в Афганистане?
Геополитически Россия больше не у "крайнего уступа" НАТО. Она не то "прикрывает" его, не то над ним "нависает" с севера - потому что зона ответственности НАТО де-факто уже дошла до границ Китая и Пакистана, опоясав Россию с юго-востока.
Отчасти из-за этого во второй раз за пятнадцать лет стали меняться американские внешнеполитические приоритеты. После распада Советского Союза главное место в них занял Китай. Под "знаком ожидания" соперничества США и Китая в XXI веке прошли 90-е годы.
Но после сентябрьских событий 2001 года преобладание китайского аспекта американской внешней политики стало менее выраженным. Более рельефным стал "возвратный интерес" США к Ближнему Востоку (в старом понимании) и Центральной Азии, а западноевропейские страны и Россия стали почти на равных конкурировать друг с другом за третье и четвертое места в американской иерархии симпатий.
По-видимому, в долгосрочной перспективе угрозу ослабления энергетической базы американского хозяйства эксперты специального профиля в США оценили выше, чем потенциальный военно-силовой вызов со стороны Китая с учетом невысокой вероятности трансформации этого вызова в форму открытого противостояния Пекина и Вашингтона. Это полностью меняет потенциальную роль России в геополитическом раскладе в Старом Свете и побуждает заново переосмысливать известные сценарии ее внешнеполитического поведения.
