Владимир Оленченко
Фото Reuters
В настоящее время в Литве, председательствующей в этом полугодии в ЕС, широко циркулируют комментарии такого толка, что слова Линкявичюса неверно истолкованы. Можно было бы к ним прислушаться, но сдерживает несколько обстоятельств. Так, в первые дни после высказанной угрозы ни литовские власти, ни тамошние СМИ не замечали данный факт, то есть относились к нему как к некой обыденности, не выходящей за рамки бытующего в Литве отношения к России. Шквал негодования и критики образовался тогда, когда Россия адекватно отреагировала на угрозу в свой адрес. Тем более что со стороны Литвы не было предпринято никаких усилий урегулировать ситуацию по дипломатическим каналам, если слова литовского Мининдел действительно, как теперь утверждают в Вильнюсе, имели характер недоразумения. Не представлена ни на сайте МИДа, ни правительства, ни президента Литовской Республики информация о факте, содержании и отношении к высказанной Линкявичюсом угрозе в адрес России. Сомнения в случайности литовского заявления по Калининградскому транзиту вызывает и график поездок министра, фигурирующий на сайте МИД Литвы, из которого явствует, что угроза прозвучала накануне его поездки в Молдову (3–4.10.2013) в рамках подготовки Вильнюсского саммита.
Еще одно любопытное обстоятельство, связанное с источником распространения высказанной со стороны Литвы угрозы в адрес России – агентством Reuters. Нюанс состоит в том, что той же датой и через то же агентство Линкявичюс от имени западного сообщества довел до Ирана возможность смягчения западной позиции по иранскому урану, в частности готовность разрешить осуществлять его обогащение до 5%. Скорее всего заявление приурочено к предстоящему проведению следующего полноформатного раунда переговоров «шестерки» международных посредников (пять постоянных членов СБ ООН и Германия) с Ираном в Женеве 15–16 октября. В иранской миссии Линкявичюса можно усмотреть двоякий смысл. С одной стороны – как косвенное предложение к сепаратному без России диалогу, с другой – как зондаж глубины прозападной ориентации нового иранского президента Хасана Рухани.
Даже далеким от практической политики людям очевидно, что Литве доверена роль парламентария на треке противостояния Запад–Иран. Понятен выбор канала доведения. Если иранская сторона проигнорирует предложение, то достоинство Запада не пострадает, если реакция будет положительной, то начнется прямой диалог. Отсюда рождается риторический вопрос, как в обозначенных обстоятельствах понимать высказывание Линкявичюса о возможности блокады Калининградской области, сделанное в те же сроки и с той же трибуны? Здесь уместен подвопрос о том, почему угроза была растиражирована, а умиротворение Ирана осталось втуне. Пока в международных СМИ не обозначалась позиция ведущих стран ни по первому, ни по второму высказываниям Линкявичюса.
Обращение к формулировкам, используемым литовским министром, может помочь ответу на поставленный выше риторический вопрос. Применяемый им термин «оказание давления» не используется российской дипломатией, которая, как известно, отдает предпочтение переговорному процессу и соблюдает нормы международного права. Вместе с тем инструмент давления широко популярен в американской и европейской внешней политике.
Миротворческой литовской миссии на иранском направлении предшествовало урегулирование несостоявшейся войны Литвы с Сирией. Как известно, только три страны – Латвия, Литва и Эстония – прямо солидаризовались с высказанным в последних числах августа намерением США применить военную силу против Сирии. В дальнейшем США изменили свою точку зрения и проголосовали за известную резолюцию Совбеза ООН по Сирии. Литва проявила больше характера в жестком отношении к Сирии и остановила противостояние с ней только 1 октября, сделав развернутое заявление в виде поддержки резолюции СБ. Видимо, одним из мотивов литовской активности на иранском и сирийском направлениях может быть желание заручиться поддержкой в наращивании конфронтации с Москвой, включая исполнение ею той роли, которую она сыграла по отношению к Тегерану и Дамаску.
Активность Литвы на треке «Восточного партнерства» может открыть для нее турецкий фронт. Возможное подписание Украиной соглашения о зоне свободной торговли с ЕС имеет не только и не столько российское измерение. Не менее значимым представляется отражение его на турецком направлении. Украинско-еэсовское соглашение предполагает изменение инвестиционно-торгового режима в Украине в пользу ведущих экономик Евросоюза, к которым турецкая не относится ни формально, ни по статусу. В Турции отдают себе отчет, что в результате доля турецкого капитала на украинском рынке будет неизбежно сужаться. Не приходится говорить и о том, что подписание соглашения Украины с ЕС проходит на фоне затянувшегося на десятилетия рассмотрения вопроса о членстве Турции в Евросоюзе.
Андрей Мельников 
