Екатерина Кузнецова
Отсутствие общей повестки дня делает коалицию протестующих весьма уязвимой.
Фото Reuters
На прошлой неделе ситуация во Франции запуталась окончательно. Коллапс, вызванный забастовкой железнодорожников и авиадиспетчеров, усугубился параличом сферы государственных услуг, поскольку к транспортникам присоединились педагоги, госслужащие, а также персонал госпиталей и больниц. В чем причина многочисленных, но разношерстных акций протеста? Политически все объясняется просто – президент Николя Саркози начал выполнять свои предвыборные обещания: урезать государственные расходы и сокращать миллиарды дефицита пенсионной системы. И Франция ощетинилась.
Массовые забастовки уже давно превратились в ритуальное испытание для всех французских премьеров и президентов. Французы бастовали и в 70-е, и в 90-е, и в 2000-е годы. Николя Саркози и сам не раз сталкивался с протестами в бытность министром внутренних дел – летом 2003 года госслужащие на несколько недель парализовали Францию, протестуя против повышения необходимого для получения пенсии в полном объеме стажа с 37,5 до 40 лет. Но если для госслужащих новый режим был введен в 2003 году, а «полный объем» базовой пенсии при этом был определен на уровне в 75% от заработной платы, то для работников частного сектора (промышленности, торговли, сферы услуг) обязательный стаж в 40 лет ввели еще 14 лет назад, ограничив их базовую пенсию «всего» 50% от уровня зарплаты. Таким образом, особые режимы пенсий превратились сегодня в последний бастион сопротивления, и борьба за вековые – без преувеличения – привилегии обещает быть нешуточной.
Особые режимы создают суперпривилегированный, но весьма разночинский по составу класс – в него входят и нотариусы, и работники сферы транспорта, и моряки, и персонал национальной Оперы и Комеди Франсез. По сути, эти режимы – первые системы пенсионного обеспечения, организованные по профессиональному признаку. Артистам Оперы и Комеди Франсез спецрежим даровал сам король-«солнце» в 1698 году; в 1806-м такие же социальные обязательства распространились на служащих Банка Франции, а система государственного призрения для транспортников была учреждена в 1855 году.
Разумеется, в те времена количество бенефициаров особых режимов было невелико, и они не представляли непосильной ноши для госбюджета. Однако именно тогда же возникли и особые привилегии, выражавшиеся в наиболее значимых льготах. Стало уже традицией, что они предоставляются именно работникам сферы транспорта, что объясняет их нынешние активность и мобилизацию. Сегодня они выходят на пенсию на 15 лет раньше, чем остальные, – после 25 лет работы вместо 40; социальные гарантии распространяются также и на их семьи; им предоставляется полностью бесплатное медицинское обслуживание. Безусловно, членские взносы на дополнительное пенсионное обеспечение (они обязательны для всех и перечисляются в специальные, организованные по профессиональному признаку кассы взаимопомощи) не покрывают расходов, и государство обязано компенсировать разницу из бюджета.
Реформа затрагивает всего 1,8% рабочей силы Франции. Чуть более миллиона человек уже получают пенсии, назначенные по льготным условиям (которые, конечно, никто и не собирается пересматривать). Неудивительно, что у большинства французов поведение забастовщиков вызывает скорее раздражение: по данным центра изучения общественного мнения IFOP, 61% французов не согласны с теми, кто выходит сегодня на улицы, считая, что они защищают собственные интересы.
Учитывая, что в акциях протеста порой принимали участие 120 тыс. человек, можно считать, что протестный потенциал почти исчерпан. Неудивительно, что волна забастовок быстро пошла на спад – 14 ноября бастовали 61,5% работников железных дорог и 44% городского общественного транспорта, а 16 ноября – уже 32,2 и 23,3% соответственно. Протесты бы прекратились совсем, если бы воспользоваться ситуацией не решили госслужащие и преподаватели. Парадоксально, но у них и работников транспорта вообще нет никаких общих требований – скорее госслужащие из чувства социальной справедливости (им-то привилегии урезали еще в 2003 году) должны были бы поддержать правительство. Но энергетика социального протеста оказалась сильнее┘ и они тоже решили выдвинуть правящему классу свои претензии.
Отсутствие некой общей повестки дня делает эту случайную коалицию весьма уязвимой, тем более что некоторые лозунги только что влившихся в нее не имеют к самим этим людям прямого отношения! Так, к примеру, протестующие требуют от властей не сокращать половину (или 22 921 место) вакансий государственной службы, которые в 2008 году должны освободиться в связи с массовым выходом на пенсию госслужащих из поколения беби-бумеров. Но сокращения никак не затронут уже работающих. Наиболее обоснованным – но и наименее реалистичным на фоне попыток сократить дефицит госбюджета – выглядит требование о повышении зарплат. Студенчество не выдвигает отдельных требований и, похоже, присоединилось к демонстрации просто так, за компанию.
Наблюдая за протестами во Франции, трудно понять, как Николя Саркози удалось избраться на высший пост с теми лозунгами, которые он сегодня претворяет в жизнь. Полагаем, что избирателей подкупила его смелость – ведь он пусть аккуратно и мягко, но заявил о том, что французы мало работают, рано выходят на пенсию и пренебрежительно относятся к предпринимателям.
Франция давно живет не по средствам, и главная причина этому – в излишне щедрой социальной политике, в рамках которой на социальные нужды тратится 31,2% ВВП. Пенсионная система – главная на сегодняшний день болевая точка Пятой республики. Французы раньше всех из европейцев выходят на пенсию – в 58,7 года, в то время как немцы работают до 61,6, а британцы и шведы – до 63,2 года. При этом французские пенсии остаются самыми высокими в Европе, достигая 75% от средней зарплаты, в отличие, скажем, от британских, покрывающих лишь минимальные потребности, независимо от продолжительности стажа, уровня зарплаты и профессиональной принадлежности и составляющих унизительные 17% от средней заработной платы при среднеевропейском показателе в 57%. Как следствие, четверть англичан старше 65 лет живут за чертой бедности, в то время как во Франции этот показатель составляет всего 9,4%.
Сегодня эта система находится под угрозой прежде всего из-за демографического дисбаланса в обществе. Распределительная система пенсий основывается на принципе солидарности, когда молодое поколение оплачивает старость родителей, а само перекладывает ответственность за собственные пенсии на своих детей. Однако рост продолжительности жизни и старение населения приводят к тому, что нагрузка на молодых увеличивается. Особые режимы составляют всего 6% от объема пенсионных выплат, но порождаемый этими режимами дефицит в 5 млрд. евро ежегодно покрывается не из фондов пенсионной системы, а напрямую из государственного бюджета, то есть отчислений и налогов, выплачиваемых работодателями и работниками.
Очевидно, что система пенсионного обеспечения во Франции перегружена и обременена долгами. Однако очевидно и другое, что французы в большинстве признать не готовы: кризис переживает прежде всего само общество, в котором принцип социальной солидарности перестал быть абсолютной ценностью. Недавние акции протеста наглядно продемонстрировали, что разговоры о взаимопомощи и равенстве заканчиваются сразу же, как только возникает объективная необходимость пожертвовать частичкой своего благополучия ради сохранения пресловутой социальной гармонии.
В условиях умеренно растущей экономики и низкой инфляции убедить людей в необходимости отказаться от ряда дарованных государством привилегий крайне трудно. Французы не готовы затянуть пояса сегодня ради мифического благополучия будущих поколений. Круговая порука социального паразитизма питает общественные страхи, заставляя тех, чьи интересы не ущемлены, поддерживать забастовщиков – ведь завтра может прийти их черед доказывать верность принципам социальной солидарности.
