Дарья Курдюкова
Того и гляди взлетит! Фото автора
Покинувшая СССР в конце 1975 года, обосновавшаяся в Нью-Йорке чета Беккерман собирает русское искусство более 30 лет. Их ABA Gallery давала работы, например, для ретроспективы Наталии Гончаровой в Третьяковке – в наших музейных проектах Беккерманы участвуют много лет, а сейчас показывают в ГМИИ digest собственной коллекции. Выставка «Искусство как профессия» – первая в России сольная презентация этого собрания на примере искусства первой половины XX века.
Белый зал стараниями архитектора Юрия Аввакумова стал многокомнатным пространством с зеркальным коридором. В зеркалах множатся люди, картины, краски. В комнатах – монографически показанные художники: Коровин, Бурлюк, Борис Григорьев, Ларионов с Гончаровой, Борис Анисфельд, Фальк, Сергей Судейкин… – полторы сотни работ, и по истории искусства можно гулять, как будто переходя из дома в дом. Все вместе живет под общей крышей собрания Беккерман и старинного зала Пушкинского музея. Впрочем, и еще под одной крышей, вернее, под фризом цитат на стенах – высказываний людей искусства, собственно, о нем и о продажах. Но про цитаты – потом.
Если после огромной ретроспективы 2012-го в Третьяковке вы еще можете воспринимать Константина Коровина, супруги Беккерман привезли в Москву подборку его работ – с чаепитиями и террасами, с залитыми солнцем крымскими пейзажами, с огнями вечерних парижских бульваров. С Коровина, можно сказать, у Анатолия Беккермана страсть к собирательству и началась – это была первая веха. Выпросив у отца 300 руб., на рубеже 1960–1970-х в комиссионке на Фрунзенской он купил коровинский вид Гурзуфа. А уезжая в эмиграцию, расстался с картиной все в том же магазине.
Суть немного претенциозного названия показа «Искусство как профессия», надо понимать, в том, что коллекционирование тут не только итоговый продукт, но и знаточество, и путь (пока еще доживешь до подборки работ, а не только отдельных вещей – хотя и такие есть, например, скульптура Марка Антокольского «Виктория» или живописно шкерящие треску поморы Климента Редько). Путь как прошедшие дилерскую транзитную зону и осевшие – в данном случае в музеях и частных домах Москвы и Петербурга – произведения: так, написанный Николаем Фешиным этюд к портрету Давида Бурлюка прописался в Русском музее. И путь как поиск, когда, к примеру, поселившийся теперь в частном собрании «Летний вечер» Борисова-Мусатова, оказывается, считался утраченным еще в 1909 году. Вот эта почти детективная нота с разыскиванием работ – небанальный для выставки сюжет. В каталоге есть несколько таких историй – о том, скажем, что в 2011-м Беккерман увидел на аукционе «Русскую даму с пекинесом» неизвестного мастера, в итоге оказавшуюся созданным Гончаровой портретом Тамары Карсавиной. Жаль, в залах этих рассказов почти нет.
Но когда смотришь сами произведения, хочется «соскочить» на режим «макро», говорить тет-а-тет с каждой работой. Вот «Суд Париса» Анисфельда в 1912-м, кажется, по-своему откликнулся на эпатажную манеру «Авиньонских девиц», которой в 1907 году Пикассо открыл двери в кубизм. Вот Михаил Ларионов в 1920-е годы в Париже, кажется, преспокойно переступив и через придуманный им лучизм, и через примитивизм, взялся за простейший натюрморт с дыней и виноградом, но пишет – как ткет – оттенками бежевого, сероватого, зеленоватого – почти монохромно, лаконично. Нежно. И ни один каталог не передаст, как в натюрморте Григорьева, кажется, айва – шероховато-пастозная, с каплями-затеками краски – почивает на скатерти, написанной, наоборот, почти по-сухому, и сама фактура холста становится частью эстетики произведения.
А частью экспозиции стали бегущие строки сентенций – про искусство и деньги. То романтические слова Самюэла Батлера про то, что надежда на хорошее произведение умирает, если работать ради денег. То саркастичная реплика Наталии Гончаровой о том, что плохой купленной картиной дорожат куда больше, нежели хорошей подаренной. Словом, разные позиции – в определенном смысле сделано это даже с юмором. Но то ли цитат не хватило, то ли по какой-то иной причине здесь оказались повторяющиеся уорхоловские вариации в том духе, что «делать деньги – это искусство, и работать – это искусство, и хороший бизнес – это лучшее искусство». Что нового эти слова добавляют выставке, не вполне понятно. Но можно в конце концов просто не замечать.
