«Славься, Русь» с псевдопатриотическим оттенком

Поляки салютуют своему ставленнику. Фото со страницы театра в социальной сети «ВКонтакте»

В Саратовском театре оперы и балета прошла премьера оперы Глинки «Жизнь за царя», а вслед за ней открылся – уже в 29-й раз – Собиновский музыкальный фестиваль. В этом году знаменитый саратовский музыкальный форум посвящен Австрии. Импульс для темы «Венская традиция: от симфонии до оперетты» дал моцартовский «Дон Жуан» – еще одна премьера уходящего сезона. Опера Глинки формально в программу фестиваля не попала, но стала мощным ауфтактом для грядущих двух недель Собиновского.

Режиссер Андрей Сергеев запомнился музыкальным критикам своей работой в другом театре – пять лет назад на «Золотой маске» показали «Лоэнгрина» Вагнера из Челябинского театра оперы и балета. Критиков удивило и достойное музыкальное качество (Вагнера до тех пор ставил только Валерий Гергиев), которого добился дирижер Антон Гришанин, и работа режиссера-сценографа Сергеева. Последний сделал очень осмысленную и убедительную постановку, имея в арсенале катастрофический минимум средств, практически без декораций («Лоэнгрин» шел с подзаголовком «Концертно-сценическая версия», но мог дать фору даже самым пышным постановкам). Эта же команда сделала в Челябинске «Жизнь за царя», опера Глинки стала последней работой команды постановщиков в этом театре. 

Сергеев, который снова вернулся к опере Глинки уже в другом театре и на других условиях, подчеркивает, что нынешняя его версия гораздо острее предыдущей. Кстати, вновь режиссеру пришлось работать в условиях экономии средств: вследствие урезанного бюджета «урезали» и партитуру, коснулось это прежде всего массовых сцен.

Дирижер-постановщик спектакля Юрий Кочнев идет вслед за режиссером: народная драма оборачивается народной трагедией. Даже самые светлые фрагменты оперы, связанные с обрядом или народной песней (или ее имитацией), традиционно трактуемые как контрастные, интермедийные, здесь не становятся фрагментами для разрядки: ощущение тревоги, беды, нависшей над Россией, сохраняется и в торжественных перезвонах финала. Квартет солистов не избежал премьерной дрожи, но в целом показал свои сильные стороны. Бас Дмитрий Романько – недавнее и, как говорят, случайное приобретение театра (в начале сезона необходимо было срочно заменить одного из солистов) – отлично подошел на роль Сусанина внешне: высокий, статный и... молодой. Не глубокий старец с седой бородой, а как и положено – мужчина в расцвете сил, ведь реальному Сусанину не было и сорока. В знаменитой сцене солист проявил настоящее мастерство, сумев без помощи тела, со связанными руками, лишь силой интонирования передать все оттенки своей прощальной арии. Вера Паньшина, дебютировавшая с партии Антониды, преодолела все вокальные трудности, но свободно себя пока не чувствует. Павел Корчагин (Собинин) оказался чутким партнером в ансамблях, но периодически пережимал и близился к крику. А вот Светлана Курышева как раз очень уверенно справилась с ролью Вани и вокально, и актерски, основательно поработав над мальчишеской походкой.    

По словам режиссера, он, помня, что опера поставлена в честь установления на Руси династии Романовых, размышляет над тем, что такое царь. На Руси царя понимали как Богом избранного – так и раскрывается этот образ в русских актах, а кульминацией становится молитва Сусанина и его детей: квартет, стоя на коленях на авансцене, молит Всевышнего защитить первого Романова. Режиссер дает понять, что Михаил Федорович был знаком с крестьянской семьей (в первом акте показан отъезд Романовых из Домнина, на прощанье Михаил подарил Ване крестик), но личный момент (как раз в отличие от челябинской постановки) Сергеев снимает, его Сусанин отдает жизнь за наместника Бога.  

Одновременно показано отношение к претенденту на царство в стане поляков: королевич Владислав, претендент на русский престол, показан как марионетка в руках – даже не кардинала (вопреки традиции кардинал в этом мире существует как свадебный генерал), а военных. Играет, кстати, и Романова, и Владислава один и тот же артист, что тоже дает повод для определенных рассуждений: скажем, что и за этого «царя» отдали жизнь люди. 

Сценография спектакля проста – деревянная церковь и забор. Это новенькая, только построенная церквушка в Домнино, для которой крестьяне только что сладили крест. Или – в польском акте – символ захваченной, полыхающей Руси: в маковке тлеет пламя. Дальше – старый монастырь, на пороге которого нашли Ваню, и, наконец, Красная площадь (тени превращают церквушку в собор Василия Блаженного). 

Еще одна тема проходит пунктиром – тема защиты царя и родины. Солдатская вдова в шинели вдруг появляется на празднике по случаю возвращения дружины, Собинин одет в костюм времен Первой мировой, его же затем наряжают в кольчугу, среди поляков (обобщенно – врагов?) есть намеки на фашистскую форму.

В финале же под шубами бояр открываются современные двойки. Вот идет глава администрации, вот – члены Госдумы, машет кадилом патриарх Кирилл (точное сходство), везут на подводе Царя в шапке Мономаха. Следом – как полагается по законам хорошей PR-акции – дети героя, вокруг – радостный народ в богато украшенных сарафанах да кокошниках. Сказка – ложь...   

Саратов–Москва