Накануне выборов в Госдуму мы наблюдаем за тем, как партия власти и правящая элита как таковая упрощают свой месседж избирателям, возвращаются к старым, заезженным темам. В их публичных выступлениях вновь появляются мотивы преодоления «лихих девяностых», натовской угрозы, козней Запада, якобы финансирующего оппозицию в России и российских политиков-иуд, продающих Родину.
Вместе с тем нарастающая усталость общества от правящей элиты становится все более явной. Соцопросы фиксируют падение рейтинга «Единой России» и предсказывают ей потерю конституционного большинства в новой Думе. Посетители концертов и спортивные болельщики реагируют свистом на попытки единороссов или лично Владимира Путина вторгнуться в пространство их досуга. Парламентская фракция партии «Справедливая Россия», прежде лояльной Путину, не встает, когда премьер появляется в Думе. Рейтинг премьера по-прежнему высок (около 60%), но, похоже, бренд Путина работает на пределе электоральной мощности.
Отыграть назад, попытаться консолидировать свой базовый электорат – нормальное поведение политика или партии в ситуации, когда привлечение нового избирателя становится проблематичным. Однако Путин и «Единая Россия» действуют в специфической, если не сказать – аномальной, политической ситуации. «Единая Россия» позиционируется как доминирующая сила, готовая в одиночку принимать решения и, по логике, ответственная за все, что происходит в стране. Вместе с тем высокие показатели поддержки партии на выборах достигаются не за счет расширения социальной базы и, как следствие, усложнения программы, а за счет вытеснения на обочину политической жизни не просто конкретных фигур, но целых идеологий и социальных групп.
Партия, претендующая на доминирование, в таких условиях берет на себя ответственность в том числе за обновление, балансировку политических механизмов, их потенциальную эффективность в условиях кризиса. В частности, это относится к механизму выборов. Если обновления и баланса не наблюдается, то доминирующая сила, желающая соскочить, отойти на прежние позиции, сделать ставку на своего рода электоральный минимализм и примитивизм, подвергает опасности не столько себя, сколько всю политическую систему.
Условно можно выделить два этапа кризиса этой системы. На первом этапе недовольство правящей элитой вместо политического поведения (участие в выборах, голосование за другие партии) конвертируется в практическую аполитичность, то есть игнорирование существующих механизмов влияния на власть и ее состав, неверие в их эффективность. На втором этапе недовольство становится революционным. Это предел и системная катастрофа, потому как на этой стадии утрачивается доверие уже не к актуальному состоянию системы, а к самой политике как способу решения проблем и конфликтов.
В российской ситуации есть очевидные признаки первого этапа кризиса: снижение рейтинга правящей партии не приводит автоматически к политической активизации общества и существенным перестановкам во власти, потому что выборы как процедура в их нынешнем виде в глазах значительной части социума остаются дискредитированным институтом. Протестный свист становится самодостаточным. Человек, освистывающий «Единую Россию» или размещающий в своем личном блоге юмористические коллажи и видеоролики, считает эти жесты вполне достаточными.
Способы остановить сползание системы к катастрофе есть, начиная с волевого решения о реальной и скорой либерализации избирательного законодательства и заканчивая разделением самой доминирующей партии на несколько партий, представляющих интересы различных, идеологически как правых, так и левых, групп. Выбрать один из способов еще не поздно. А вот решать узкие партийные задачи в условиях добровольно взятой на себя ответственности за все уже становится вредным и даже опасным. Для всех.
Ольга Соловьева 
