Решение парламента Чечни разрешить учащимся школ республики носить в классах хиджаб ставит серьезные вопросы перед федеративным устройством России. В отдельно взятом регионе пренебрегли постановлениями федерального ведомства и Верховного суда на запрет религиозной символики, причем это решение стало демонстративным жестом по отношению к событиям в совершенно другом регионе – Мордовии. В поволжской республике в эти дни райсуд отклонил иск учительниц села Белозерье, желавших работать с покрытой головой.
Пресс-секретарь президента Дмитрий Песков заявил, что у Кремля по этому вопросу нет позиции и «нужно понять, можно ли решать на федеральном уровне или здесь есть доля компетенции региональных властей в определении этой практики». Напомним, что ранее Владимир Путин обозначил свой взгляд на проблему хиджабов довольно определенно, сказав, что она связана не с национальными обычаями, а с отношением к религии. Но чеченские парламентарии мотивировали поправки в местный закон об образовании именно национальными обычаями.
Формально решение чеченских народных избранников отвечает конституционному принципу федерализма. В этом чеченская элита права. Именно в вопросах, имеющих отношение к народным традициям и отношению к религии, во многих странах реализуется принцип федерализма. Однако правило работает, если существуют четкие общегосударственные принципы, которые ни в одной из частей государства не нарушаются. За этой границей – угроза единству государства.
Республика не в первый раз демонстрирует особое отношение к нормам общественной морали. Так, в декабре 2016 года здесь были ликвидированы все торговые точки по продаже спиртных напитков, а тремя годами ранее лидер республики Рамзан Кадыров лично запретил всяческим «целителям» и «магам» осуществлять свою деятельность. Однако самым значительным проявлением особого статуса региона и его лидера за последнее время стал публичный спор Кадырова с руководством «Роснефти», своим масштабом перекрывающий любую самодеятельность в области национально-религиозных отношений.
Все это позволяет говорить об особом статусе Чечни, когда принцип федерализма реализуется лишь в отношении избранных субъектов. Скажем, жители села Белозерье, в основном мусульмане, не могут рассчитывать на подобную самостоятельность. Подобных национальных и религиозных анклавов в преимущественно русских регионах России достаточно много. Скажем, конфликт вокруг проблемы мусульманской одежды для школьниц ранее возникал в Ставропольском крае.
Обратим внимание на то, что запрос на легитимацию собственной специфики может исходить не только из мусульманских областей. В России есть три огромные буддийские республики и буддийские районы в смешанных областях. Зарегистрированы также внетерриториальные национально-культурные автономии.
Должна в своем федерализме российская власть остановиться на уровне национальных республик (вспомним пресловутые «ленинские грабли») или дробление пойдет глубже? Что будет, если в Верховный суд поступит иск от жителя Чечни, протестующего против какого-либо из решений республиканского руководства, например, в случае принуждения школьниц или работниц бюджетной сферы к ношению хиджаба? Поступят ли судьи по отношению к Чечне так же, как по отношению к селу в Мордовии?
При этом в других вопросах Российское государство проявляет себя как сверхцентрализованное – особенно когда речь идет о процессе либерализации общественной и политической жизни. Реагируя на вызовы федерализма по необходимости, а не по правилам, государство обеспечивает эффективное функционирование лишь за счет сильного лидера. Если Россия лишится ежовых рукавиц, ее систему ручного управления скорее всего ожидает фатальный кризис.
Людмила Окунева 
Дарья Гармоненко 